Слава Медяник: Эмигрантская эстрада заканчивается

После пятилетнего пребывания в Америке вернулся на родину музыкант Слава Медяник. Он разъезжает по Москве на сером «Форде» с калифорнийскими номерами и рассчитывает, что скоро обретет на отечественном шоу-рынке столь же весомые позиции, какие завоевал на далекой океанической улице Брайтон.
Широкой российской аудитории улица эта известна пока больше, чем творчество Славы, но в тусовке столичного поп-бомонда, поющего заокеанского возвращенца особо представлять не надо. Гирлянда наших первостепенных звезд не только слушала его песни, но и с удовольствием выпивала и закусывала в его обществе, расслабляясь за столиками нью-йоркских ресторанов.

Необходимая биографическая справка: с 80-го по 82-й год Медяник трудился солистом в коллективе сестер Ротару, приписанном к Черновицкой филармонии, далее отбыл под Одессу, в Измаил, где самоотверженно развлекал посетителей местных центров питания и досуга и, наконец, оказался в далеком Красноярске. Занявшись бизнесом, связанным с тиражированием кассет, Слава стремительно поднялся и в короткий срок смог купить себе целую студию. Там он и записал свой дебютный альбом «Песни с обочины-1». По ряду причин, раскрывать которые ему до сих пор не хочется, Славе пришлось представиться на кассете Владиславом Фоминым. И долго потом ему не верили, что на весьма удачно разошедшемся альбоме поет именно он. «Приходилось доказывать это живым пением. Брал гитару и начинал „Собрались урки поменять малину.“ — поясняет музыкант. В 89-м, записав продолжение „Песни с обочины-2“, Медяник вырвался в Америку, попасть куда он когда-то не думал, не гадал. Его вторая работа, пробным тиражом в тысячу экземпляров, легко продалась в США и Слава совершил еще два вояжа за океан, в интервале между которыми записал в Красноярске альбом „Калифорния“.
Третий визит в „страну Желтого Дьявола“ стал для певца этапным. Ему предложили в течение пяти лет поработать по контракту в нью-йоркской „Seagate studio“ и Медяник начал свое восхождение в русской диаспоре Америки, в том самом брайтонском мире, куда привез его в 89-м из аэропорта Джона Кеннеди первый встреченный таксист-соотечественник.
Спустя некоторое время, мне довелось не раз услышать и в Москве и в Нью-Йорке суждения о том, что Слава является, если не бароном тамошнего музыкального мира, то во всяком случае, персоной весьма авторитетной, неким серым кардиналом. „Ну, это сильно заявлено“, — считает Медяник. — »Скажем так, со мной там считались и считаются до сир пор".
В таком случае, подумал я, это вполне подходящий собеседник для разговора о том, что же такое русскоязычная эстрада за океаном, каково сегодняшнее состояние музыки, долгое время называемой у нас «эмигрантской».

— Если не говорить о музыкантах, перебравшихся туда в «эпоху развитого социализма», а сосредоточиться лишь на тех, кто перелетел Атлантику уже в период оттепели, скажи, они имели большие шансы на благополучие? И может ли сейчас какой-нибудь российский артист предпринять подобный вояж и с успехом выйти на брайтонский рынок?
— Это крайне сложно. Брайтонский музыкантский рынок перенасыщен. Приезжают шикарные профессионалы, высокого уровня и не могут найти работу.
Не смог утвердиться на Брайтоне бывший солист «Песняров». Который пел «Беловежскую пущу» и другие известные песни. Ему попытались устроить несколько концертов, но народ не отреагировал. Он помыкался, помыкался и сейчас, вообще, неизвестно где.

— Какие рестораны считаются большими по американским меркам и сколько в них может быть штатных музыкантов?
— Большие рестораны — те, в которых более 200 мест. А работать в них могут от одного до семнадцати человек. Существуют же ансамбли, оркестры.

— Веселящиеся тоже заказывают там свои любимые песни?
— Конечно, все как у нас. Часто просят сыграть из Киркорова, Леонтьева, Шуфутинского. Если поет девушка, то обязательно старается походить на Успенскую.

— Можешь назвать наиболее престижные площадки нашей эмиграции?
— На Брайтоне — «Националь», «Распутин» и, думаю, «Лидо». «Националь» — один из старейших русских ресторанов там. Его хозяин Марк, по прозвищу Гном, очень любит артистов и у него постоянно кто-то выступает и всегда полно народу.
Конечно, если приезжают супер-звезды, снимаются площадки в Атлантик-Сити или «Радио Сити» в Манхэттене.

— А как определяют кто супер-звезда, кто не супер?
— Телевидение. Если часто мелькает на экране, значит рейтинг высокий. Там ведь два русскоязычных ТВ — WMNB, RTN. Они транслируют почти все лучшие музыкальные программы из России, да еще и отбирают из них самое ценное.

— Скажи, а концерты наших в таких залах как «Тадж-Махал», «Мэдисон Сквер Гарден» действительно имеют какую-то логику или деньги на их организацию отстегиваются исключительно во имя пафоса?
— Нет, концерты в «Мэдисон» — как раз серьезно. Эмигранты туда активно приходят. На «Песне года», сольниках Киркорова, Пугачевой — аншлаги. Хотя билеты достаточно дорогие — в первые ряды по 200-300 долларов.

— Существуют ли те, кто контролирует рынок российской музыки там? Скажем, может ли продюсер какой-нибудь российской звезды организовать ее гастроли в Америке не координируясь ни с кем из представителей эмигрантского менеджмента?
— Вряд ли. Все равно нужно действовать через людей, работающих там. Здесь вообще превратное мнение о заокеанских гастролях. По большому счету это просто выступления по крупным кабакам тех городов, где проживает достаточное количество русскоговорящей публики. Поэтому, если действовать самостоятельно, то сложно рассчитывать на стабильность. Тогда нужно связываться напрямую с владельцами ресторанов. Но они все общаются между собой и, если в одном месте публика на данного артиста не собирается, это моментально станет известно, и в других клубах от него сразу откажутся.

— Как определяются расценки на исполнителей и насколько они отличаются от гонораров российских клубов?
— Расценки там у тех же артистов, что выступают здесь на порядок ниже. Но бывает так, что какому-то хозяину нравится конкретный певец, тогда он может заплатить ему сколько захочет.

— То есть, повсеместно бытующее ныне в кулуарах мнение, что основные деньги сейчас здесь, а не там — верное?
— Абсолютно. Там денег нет. Если музыкант получает 2 тысячи долларов в месяц, значит он в полном шоколаде.
Дабы, уважаемые читатели, вы осознали о каких смехотворных суммах идет речь, скажу вам, что даже не центровые московские клубы без вопросов платят артистам второго эшелона от 400 до 1000 долларов за 40-минутное «фанерное» выступление. Рыдать хочется над горькой долей соловьев-соотечественников, покинувших родные пенаты. А уж, когда слышишь какие взаимоотношения царит в их среде. «Музыканты там абсолютно недружны и несолидарны», — рассказывает Медяник. — «Отношение друг к другу очень жесткое. Я пытался как-то сплотить всех в эти пять лет, но наталкивался на сплошное отторжение. Почему мне и неинтересно стало там плавать».

— Получается, наши музыканты в Америке между собой практически не общаются и на презентации и дни рождения, как принято в России, друг к другу не ходят?
— В Нью-Йорке есть американский ресторан «Эль Греко», куда обычно ночью, после работы, съезжаются отовсюду исполнители. Закусывают, разговаривают, выпивают, строят планы. Но, как правило, все на уровне трепа и остается. А русских артистических тусовок там нет.

— В эмигрантском шоу-бизнесе тоже существует столь же жесткая конкуренция и противостояние кланов и корпораций как в российском?
— А там нет как такового шоу-бизнеса. Все влияние идет из России. Артист становится известным на Брайтоне, только когда он раскрутился здесь. Обратная реакция началась. Когда-то в России наблюдался повышенный интерес к эмигрантским исполнителям, теперь наоборот.

— Так кто же короли русской песни в Новом Свете?
— Шуфутинский, Успенская, и, практически, все.

То, что исполняет Медяник сегодня, все-таки подпадает под обтекаемо названный жанр «городского романса», то, что пел он не так давно, вообще называлось блатной песней. На одном только альбоме «Шкурный вопрос» у Славы обработки восьми песен Аркадия Северного. Однако сам музыкант уверен, что поет что-то иное, а в той стилистике, о которой толкую я, потребности ныне нет ни здесь ни там. «Тяга к этим песням сошла на нет года два назад. Хотя изначально в эмигрантской среде они превалировали. Возможно, от того, что в первой волне новой эмиграции, лет 20 назад, присутствовало изрядное количество обеспеченной криминальной элиты: „цеховики“, спекулянты, блатные. Сегодня в этом жанре продолжают работать только давно зарекомендовавшие себя „киты“, а любой новый артист, стремящийся выделиться посредством такого репертуара, сразу же становится не интересен».
И еще Слава сетует на то, что ликвидация «железного занавеса» кардинально размыла лик нашей эмиграции. «Хлынул поток какой-то шантрапы, несолидной публики». И приезжающим на гастроли именитым соотечественникам перестали делать подарки. «А те, кто в Штатах уже давно и прочно стоят на ногах, вообще стараются не тусоваться в таких местах, как Брайтон, а тяготеют к обществу респектабельных американцев».
Зато те, кто «прочно стоит на ногах в России» обитель земляков в дальнем Бруклине навещают охотно.

— Тебе приходилось устраивать чьи-нибудь выступления на Брайтоне?
— Да, я организовывал американский тур Кальянову, Резнику. В ночном клубе «Северный», где я работал, устраивала прощальный ужин Пугачева. Постарался обеспечить ей спокойную атмосферу. Сперва она со своей свитой чувствовала себя немного скованно, опасалась, что все сразу начнут приставать, спрашивать о чем-нибудь. Но с моей стороны все было организовано так, что к ней никто не мог подойти ближе, чем на три метра.

— Что это она так смущалась?
— Ну, эмигранты ведь народ такой — бесцеремонный, могут подойти и начать: «О, Аллка-шмалка, ля-ля-тополя!». У нее случился подобный инцидент даже в одном из манхэттенских ресторанов. К ней как-то беспардонно отнеслись и она, вроде, зареклась бывать в Нью-Йорке в русских клубах.
Поэтому поначалу обстановка в «Северном» была настороженной, но через пару часов Алла Борисовна взяла в руки микрофон и отпела с часу ночи до шести утра, что на нее совсем не похоже. Тем более никакого выступления запланировано не было — только ужин.

— Чем ее угощали?
— Кухня была шикарная. Специально для нее пригласили черного повара Энтони с репутацией лучшего кулинара эмиграции. Он хоть и черный, но в русскоязычной тусовке уже лет двадцать. Начали с русской еды, затем пошли лобстеры всякие, осьминоги, дальше французские блюда. А под утро Алла подошла ко мне и спросила, где сейчас можно простой жареной рыбки покушать? Я отправил ее с водителем в Манхэттен и ранним утром ей нашли ресторан, где она сама выбрала живую рыбу, которую ей тут же приготовили.
На следующий день мы с Мишей Гулько провожали ее в аэропорт и она искренне призналась, что давно не встречала такого радушного приема. А «Северный» ей порекомендовал Илья Резник.

— Кого еще встречали в «Северном» аналогичным образом?
— Ой, да перечислять устанешь. Кобзона, Розенбаума, Петросяна, Фрейндлих (прекрасная женщина), Киркорова, Абдулова, Леню Филатова.

— Каждый из них тоже просил, чтобы его тщательно оберегали?
— Нет. А Пугачева, кстати, официально не просила. Просто предполагалась подобная ситуация, и я сам позаботился об этом из уважения к ней. А Розенбаум, Кобзон приходили с такими крутыми компаниями, что там, в принципе, охраны и не требовалось.

— Короче, пикантных казусов не случалось?
— Был обратный случай, когда уже эмигранты оказались в шоке. Как-то в «Национале» работала Маша Распутина. Публика пару песен послушала и принялась за трапезу, так Маша прекратила выступление и сказала, что-то типа: «Вы что, жрать сюда пришли?!» Кончено, после этого о приглашении ее в другие рестораны и речи быть не могло. Она стала этакой персоной нон-грата.

— Слава, в твоей студии записывались Ольга Зарубина, Алика Смехова, причем последней ты подарил несколько своих «минусовок». Как-то Алика выступала в «Акулах пера» и грозилась спустя полгода стать суперзвездой. Время прошло, звезды не видно. В чем дело?
— Ей не повезло с продюсером. Раньше, кстати, он работал с Успенской. Я говорю не повезло не от того, что знаю какие-то нюансы, просто, как и ты, не вижу результатов, а у Смеховой есть своя «фишка», ее можно раскрутить. Я ведь когда-то и посоветовал ей запеть.

— Ты можешь назвать пример само трагической, на твой взгляд, судьбы среди музыкантов русской эмиграции?
— Когда-то очень популярным считался ресторан «Садко». В нем работали все. И среди премьеров был певец Мирлас. По рейтингу он котировался выше Шуфутинского, Токарева, Успенской, Гулько. На его выступления люди ломились, у входа в ресторан стояли очереди. Известность была редчайшая. И, видимо, он не выдержал испытания славой, сломался, ввязался в наркобизнес, его, вероятно, подставили, посадили и, кажется, он сидит до сих пор. Теперь его почти никто не помнит.

— Как ты думаешь, после Шуфутинского, Успенской, Токарева у нас появится плеяда новых исполнителей, с которыми станут ассоциировать эмигрантскую эстраду или этот термин уйдет в историю и останутся лишь российские исполнители, периодически отправляющиеся поработать за океан?
— Совершенно точно. Там все сходит на нет. Эмигрантская эстрада заканчивается. А звезды из России едут охотно. Гонорары там меньше, но они же могут еще и отдохнуть, посмотреть страну. Им ведь все оплачивают — дорогу, проживание в солидных отелях. А те, кто творит там, стараются создать качественный продукт и заработать в России. Так что эмигрантская музыка как понятие, как стиль исчезает.
Известия, 15.08.1997