Александр Новиков: «Я выжил лишь благодаря моим железным кулакам»

Поэзия в России всегда являлась чем-то большим, чем просто род литературы. Тоталитарный режим советского образца страшился сплочения нации, которому могли способствовать искусство, литература, наука, религия. Поэтому-то с таким обостренным вниманием прислушивались к каждому неподцензурному, вольному, без страха сказанному слову и народ, и партия. Разве что в этом они были едины.
С появлением и развитием «магнитоиздата» феномен неподцензурной поэзии стал зримым фактом вашей культурной деятельности.
В песнях Александра Новикова не было как таковой «политики», но в них жил тот мятежный дух, та удаль и широта, которые способствовали их гигантскому распространению в сотнях тысяч записей. Закономерен итог его творчества — 10 лет лагерей по сфабрикованному в недрах карательных органов «делу». Все же движение в защиту Новикова, в котором участвовали самые разные люди, помогло поэту и певцу выстоять и выйти на свободу.
Он приехал в Москву с программой, названной по строке одной из его популярных песен, — «Вези меня, извозчик», включающей в себя и старые его песни, и новые, написанные в лагере и уже после выхода на свободу. В артистической московского киноконцертного зала «Октябрь», накануне концерта, мы беседовали с Александром Новиковым о его судьбе.

— Я родился в год смерти Сталина на Курильских островах, на острове Итуруп. Потом оказался в Свердловске, где живу и сейчас. Женат, у меня двое детей. Сыну 15 лет, дочери — 9. Высшего образования — ни литературного, ни музыкального — у меня нет.

— Хотя вы, кажется, учились в институте?
— Поочередно в трех ВУЗах, но ни один из них не закончил...
Трудно объяснить, что повлияло на мой приход к песенному творчеству. Когда я учился в восьмом классе, я впервые услышал Высоцкого. Это произвело на меня большое впечатление, вызвав желание научиться играть на гитаре и петь эти песни. Позже услышал Галича. Это был второй человек, определивший мою творческую судьбу. Я сразу почувствовал, что вот это — мое. Я захотел делать нечто подобное. В то время я уже давно писал стихи...

— А когда впервые вышли на сцену?
— Впервые я выскочил на сцену в 1970 году — с песнями «Битлз»; за это выступление я был подвергнут первой идеологической экзекуции. На подступах к микрофону кольцом стояли люди с ограниченным мышлением, прокаженные, насквозь пропитанные коммунистической заразой, приспособленцы и негодяи, политические бандиты.
Поэтому о свободе творчества и речи не было, все так или иначе приспосабливались. А я не приспосабливался, поэтому на сцену прорывался крайне редко.

— Вы жили в городе, где возникла очень известная, даже знаменитая группа «Наутилус Помпилиус». В Свердловске существовала какая-то близкая вам музыкальная среда?
— Разумеется. А группа «Наутилус Помпилиус» и возникла вследствие того, что меня посадили в тюрьму. Половина музыкантов этой группы работала у меня. С ними я записал магнитоальбом «Вези меня, извозчик», вызвавший гнев властей. Меня посадили, мою группу начали преследовать и вскоре разогнали. Тогда часть музыкантов и организовалась в «Наутилус Помпилиус».

— Ваше дело было шито белыми нитками, насколько я знаю. Поводом была «спекуляция музыкальной аппаратурой». Так ли это?
-Все «дело» от первого до последнего слова было сфабриковано. Сразу после выхода магнитоальбома «Вези меня, извозчик» была слежка, я ее замечал. Потом однажды меня схватили посреди улицы и закинули в «Волгу». И пошло следствие. О радиотехнике — ни слова. Начиналось всё с экспертизы по каждой песне. Буквально...

— А музыкальная аппаратура?
— Тогда — как, впрочем, и сейчас — крайне сложно было приобрести импортную аппаратуру. А я все делал сам. Ничего не крал. Все детали покупал в магазине.

— Я слышал, что в союзном КГБ была сформирована специальная группа, курировавшая следствие по вашему делу?
— Этого я не знаю. Может быть. Потому что в Управлении внутренних дел Свердловского облисполкома, то есть на высшем уровне в области, была создана следственная группа, огромная...

— Назовите хотя бы несколько имен — страна должна знать своих героев.
— Охотно. Прежде всего — начальник следственного отдела Свердловского облисполкома полковник Семенов, прокурор области Лукин, следователи Анищенко, Глушенков, Ралдугин, Шистеров… Всех фамилий не помню, группа была огромная. Это было в Свердловске дело № 1.

— Чем вы подобное к себе внимание объясняете?
— Скорее всего, из Москвы дали ЦУ — и «верные Русланы» бросились исполнять.

— Все это происходило уже при Горбачеве?
— Нет. Еще был жив Константин Устиныч.

— Как долго шло следствие?
— Почти год. И кончилось статьей 93 прим УК РСФСР «Хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах».

— А почему «государственных»?
— А потому, что я сдавал изготовленную мною аппаратуру в комиссионные магазины, и там ее покупали организации по безналичному расчету. Поскольку деньги платили организации — то они и считались «государственными».

— Вам еще инкриминировалась «частнопредпринимательская деятельность»?
— Да. Но это, а также «антисоветские измышления» почти сразу отмели. Потому что по этим статьям были слишком мизерные сроки — до трех лет.

— То есть изначально воплощалась идея «дать на полную катушку»?
— Причем любой ценой! Любой хлам шел в дело. Составлялась экспертиза по каждой песне. В деле есть специальное заключение...

— Кто взял на себя роль Зоила от МВД по вашему творчеству?
— Евгений Родыгин, композитор-алкоголик, автор любимой среди алкоголиков же песни «Ой, рябина кудрявая...». Он дал заключение, что мои песни общественно опасны. Ему помогал еще такой писатель Очеретин. Писателей у нас много...

— Сколько же вам дали и где вы отбывали срок?
— Дали 10 лет усиленного режима. А срок я отбывал в Увделе — это север Свердловской области. Отсидел 6 лет.

— Ходили слухи, что вас там ваши поклонники устроили на хорошее место, что вы были библиотекарем?
— Это ложь. Я работал в самых тяжелых условиях, под самым страшным надзором. В условиях травли и унижений.
И то, что я выжил, так это лишь благодаря моим железным кулакам… Я вам скажу: по отношению ко мне сверху была дана следующая установка «Осудить, посадить, отправить в лагерь и истребить». В этом лагере было достаточно 3-4 месяцев, чтобы физически истребить человека.
Когда я пришел с этапом, первое, что я увидел, было следующее. 20 человек, по лагерной терминологии называемые «петухами», выскочили, все драные, рваные и битые, когда вытащили ведро с помоями для лошадей, вырвали это ведро и начали есть содержимое.

— То есть со времен Варлама Шаламова практически ничего не изменилось?
— Абсолютно! Этот лагерь, основанный в 1937 г., относился к спец-лагерям НКВД, и в 1987 г. лагерная администрация даже праздновала его 50-летие. Лагерь был создан в целях истребления. Недавно сняли начальника лагеря, его зама по режиму, еще кое-кого из лагерной администрации — к этому и я приложил руку. В лагере был страшный бунт. Настоящая резня, в результате чего погибло много людей. Был шум, публикации в прессе...

— А среди охранников встречались приличные люди?
— Да. Ведь в основном это тоже жертвы системы. Палачи и жертвы одновременно. Несчастные люди, и к ним следует проявлять сострадание. Живут они почти в таких же условиях, как и заключенные. При той же бытовой неустроенности. По-человечески их можно понять.

— Когда вы освободились?
— Я вышел на волю 19 марта 1990 года. Сейчас думаю: не суждено мне было выйти ни днем раньше, ни днем позже. Если бы не поднялась общественность, не стали бы собираться подписи в мою защиту, мне бы никогда оттуда не выбраться. Быть может, сейчас меня уже не было бы в живых...

— С их стороны не было даже и позыва выпустить вас досрочно за «хорошее поведение»?
— Абсолютно! Они просто испугались. Система дрогнула. Ведь подписи под письмами в мою защиту собирали десятками тысяч. Проходили митинги, мои друзья музыканты устраивали концерты. Благодаря всем этим людям, которым я теперь низко кланяюсь, я жив. Ведь я немало дней провел в ШИЗО («штрафном изоляторе»). К гитаре никто не давал подойти. Стравливали с заключенными. Это администрация делает мастерски.

— На Западе тоже выступали в вашу защиту, были передачи по «Голосам»...
— Сам я ни одной передачи, естественно, не слышал, но люди мне потом их пересказывали… Вот все это и не позволило удавить меня, как кота в мешке.

— Удавалось ли вам там заниматься творчеством?
— Какое творчество?! Тяжелая физическая работа по 12 часов. Морозы доходят до минус 55, и людей все равно выгоняют на работу. Никаких «актированных» дней нет. Народ мер как мухи...
Плюс к этому — сознание того, что тебя оклеветали...
Леонид Никитинский был первым встреченным мною журналистом, который отказался писать обо мне фельетон. Мы встретились в следственном изоляторе Свердловска, командировал его журнал «Крокодил». Когда я изложил ему суть моего дела, то он не поверил, затребовал материалы следствия и пришел в ужас. Сам он юрист, кандидат юридических наук, сейчас работает в отделе морали и права в «Комсомольской правде». Он — автор сценария фильма «Беспредел».
Мы с ним потом переписывались.

— А концерт «Александр Новиков «Из-за колючей проволоки»?
— Это мне не принадлежит, это вообще не мои песни. Чисто коммерческий трюк каких-то неведомых мне людей.

— Значит — шесть лет немоты?
— Нет. Почему же. Я написал песни, прятал, пересылал на волю, но в виде текстов. Кассету не то что передать — записать было невозможно.
И когда я вышел, я сразу же записал два магнитоальбома: «В Екатеринбурге» и «Ожерелье Магадана», целиком состоящих из песен, написанных ТАМ. А в мае дал первые шесть концертов в свердловском Дворце спорта. Ну а дальше пошло-поехало...

— Не собирается ли фирма «Мелодия» выпустить ваши пластинки?
— Серьезных предложений с их стороны не было. Те условия, которые предлагает «Мелодия», в принципе неинтересны. Даже не в деньгах дело. Я хотел бы видеть свои диски вышедшими без какой-либо цензуры.

— А независимые студии?
— Велись переговоры в Прибалтике, и там диски обязательно выйдут.
Я хочу, чтобы они были хорошо оформлены и вышли именно в том виде, в каком хочу я, а не кто-то другой. Надеюсь, что имею на это право.

— Многие ваши песни хорошо смотрятся и на бумаге. Не думаете ли вы и о поэтическом сборнике?
— Предложения на сей счет были. Но я, видимо, просто включу часть стихов и песен в книгу своей мемуарной прозы. Я ее сейчас готовлю. Но издам лишь тогда, когда буду убежден в том, что тянуть с ее выходом больше нельзя...
Слушатели мои — это люди не консервативного мышления. Я желал бы им в такой тяжелый момент объединиться, поддержав демократические силы России.
Чтобы мы успели все-таки стать цивилизованной страной, потому что сегодня мы находимся на краю пропасти. Поверьте уж мне: я видел изнанку «перестройки».
И хотел бы всеми фибрами своей души, чтобы люди сегодня проявили решительность.
Иначе нас всех опять засунут в лагеря.
Вел беседу Евгений ДАНИЛОВ, журнал «Столица», номер 19 за 1991 год.