Гарик Кричевский. Легенды и звезды шансона. От Вертинского до Шуфутинского
Издательство «Амфора» представляет новую книгу Максима Кравчинского и Натальи Насоновой "Легенды и звёзды шансона. От Вертинского до Шуфутинского" серия «Наша музыка».
Книга разбита на 4 больших главы:
1.«Истоки», куда вошли рассказы об Александре Вертинском, Петре Лещенко, Юрии Морфесси, Алеше и Вале Димитриевичах, Аркадии Северном и «Братьях Жемчужных».
2.«Классики» — в этом разделе читатель найдет развернутые интервью с А.Новиковым, А.Розенбаумом, М.Шуфутинским, М.Гулько, В.Токаревым и Л.Успенской.
3.«Современники» — А.Дюмин, Ю.Алмазов, С.Михайлов, Г.Лепс, В.Медяник, К.Голицына, Боба Грек, Валериан, Г.Кричевский, Т.Тишинская и другие.
4.«Недопетая песня» — глава о безвременно ушедших шансонье: Сергей Наговицын, Катя Огонек, Михаил Круг, Сергей Коржуков, Юра Барабаш (Петлюра).
Книга богато иллюстрирована редкими фотографиями.
Купить «Легенды и звезды шансона» можно в ЛЮБОМ книжном магазине страны.
Предлагаем Вам одну главу из книги «Легенды и звезды шансона. От Вертинского до Шуфутинского» предоставленную Blatata.Com для публикации Максимом Кравчинским.
Гарик Кричевский: «Я пел для многих президентов»
Гарика Кричевского любителям жанра особенно представлять не надо. Автор «Киевлянки», «Мой номер 245», «Привокзальной» и других шлягеров шансона, проживающий сегодня в самом сердце Украины, в Киеве, не любит особенно распространяться о себе, так что это интервью стало настоящей удачей.
Гарик, сегодняшнее интервью имеет две цели – оно попадет и на страницы журнала и в уникальный проект издательства «Амфора» — книгу «Легенды и звезды шансона»…
Да? Как, интересно. Вы знаете, я тоже с недавних пор стал писателем. Начал записывать те истории, которые обычно рассказываю друзьям в компаниях. Это реальные случаи, происходившие со мной или моими знакомыми. Я изменил имена, фамилии, явки, потому что участники событий, слава Богу, живы, но они занимают разное положение в обществе, и я не могу их где-то скомпрометировать.
В каждой из новел я присутствую хотя бы как один из персонажей.
С этим литературным замыслом получилось как с песнями когда-то. Творил в стол, не думая, что из этого что-то получится и только благодаря тому, что друзья теребили: «Запиши! Запиши!» Мне удалось раскачаться. Может и с книгой так случится?
Кстати о песнях, я много слышал о том, как вы записали первые альбомы и уехали в Германию, уже там узнав о своей популярности на родине. Как же все это было хронологически выдержано?
Я учился в музыкальной школе по классу фортепиано, но за полгода до диплома бросил, заявив, что не намерен заниматься нелюбимым делом, и отныне буду играть на гитаре. Мои родители — врачи, но помимо этого они еще прекрасные музыканты. Всю жизнь папа с мамой очень мягко ко мне относились и не стали настаивать. Я потом ставил им это в упрек: «Как же вы не настояли? Я же был совсем молодой. Ну, пришел к вам юный идиот, и заявляет — Не хочу учиться. Вы должны были сказать – будешь! А они, наоборот — Не хочешь – не надо. Мои родители абсолютные либералы.
Выросший на их опыте, я со своими детьми веду себя иначе, где-то умею проявить жесткость и требовательность. Я – строгий отец.
Вы были единственным ребенком в семье?
Да.
А сколько сейчас вашим детям?
Дочке 11, а сыну 7.
На фото Гарик Кричевский с детьми.
Первые песни вы стали писать еще в юности?
Первые песни стали появляться, когда я собрал свою первую группу. Я тогда жил во Львове, и мы играли только англоязычный репертуар. Все остальное считалось отстоем. Я абсолютно не знал и не интересовался тем, что происходило на советской эстраде. Когда мне говорят сегодня, услышав дискотеку 80-х, а помнишь…? Я говорю — Нет, не помню. Из отечественной музыки я знал и уважал только Высоцкого. И сегодня я абсолютно не переношу, когда его перепевают. Не терплю! Считаю, никто этого не сделал хорошо и никогда не сделает. Да, я слышал хорошие аранжировки на песни Высоцкого, но исполнения – нет.
Так вот, советские песни мы не слушали. Это считалось дурновкусием. Но вдруг появилась «Машина Времени» и, не смотря на то, что это на русском – это не раздражало, это оказалось клево!
Я тогда достал из стола два своих детских еще стихотворения, написанных лет в 13-14 и на них мы сделали песни.
Все, конечно, было вторично, я это понимал и долго шел к тому, чтобы создать собственный стиль.
Но музыка еще не стала профессией. Я пошел по стопам родителей: закончил львовский медицинский институт. Мечтал стать гастроэнтерологом, но, волей случая, стал рентгенологом. Отработал, правда, по специальности всего год. Когда я поступал в институт, написал в анкете, что играю на инструменте. Мне тут же позвонили и сказали, что вы обязаны взять гитару и явиться в общежитие №1 репетировать с институтским ВИА. От одного словосочетания «вокально-инструментальный ансамбль» со мной чуть истерика не случилась. Я к тому моменту активно работал с одной командой – зарабатывал деньги на танцах и свадьбах, а с другой играл для души, экспериментировал. Времени на учебу не оставалось, пришлось выбирать один коллектив, и я выбрал ВИА с его комсомольским репертуаром, где были цензурные рамки: столько-то песен советских, столько-то стран социалистической демократии и одна (!) на английском. Мы играли вещь из репертуара Сантаны, говоря со сцены, что это песня про угнетенных негров Америки.
Бред полный!
А в стол я писал то, что сейчас зовется шансоном. Я исполнял эти песенки, но только в компаниях. Многое теперь забыто, утеряно, часто я ленился записывать, или делал это на клочках бумаги, салфетках. Недавно в Америке мне принесли кассету с таким полупьяным домашним концертом. Там оказалось пара неплохих вещей, но много и ерунды. Я уже заканчивал институт, когда друзья сказали мне: «Гарик, а чего ты не запишешься?!»
В 1989 году у меня мысли не было о профессиональной сцене, были мысли быстрее свалить из страны, поняв только куда, пока не захлопнулся железный занавес.
Но видимо на Альфа Центавре в отделе по надзору за планетой земля, на мой счет были планы, и, хотя все мои близкие отнеслись к этой затее скептически, у меня все сложилось: нашлась студия и местная рок-команда «Город», имевшая репутацию креативной.
Я приносил им песню, прямо на ходу мы делали аранжировку и тут же записывались. За неделю сделали десять композиций. Тогда подобное творчество расходилось через кооперативы музыкальные, и я помню, как бобину от магнитофона «Юпитер», на который мы писались, запирают в сейф на студии, а на следующий день приходим — он вскрыт. Я жутко расстроился тогда и только через много лет выяснил, что это сделал один из музыкантов. Он продал ее местному кооперативу «Лира». Я так разнервничался, что выкуривал тогда по восемь пачек сигарет в день и потом бросил курить раз и навсегда. В общем, обломался конкретно и воспрял духом только, услышав, что песни с украденной пленки зазвучали в городе. Ко мне эта кассета так и не вернулась, но зато я увидел интерес людей.
Вот тогда и возникла идея сделать профессиональный проект.
Я приехал в Киев, где знакомые ребята из группы «Братья Гадюкины» нашли студию, но на запись нужно было потратить 1500 долларов. Представляете такие деньги в 1990 году! Это как сейчас, наверное, 1,5 миллиона (смеется). Я пошел к своему «чисто знакомому пацану» с этой просьбой. Он говорит: «Нет вопросов, брателла! Но когда станешь великим, вспомни обо мне».
Я сказал, — ок, — и работа началась. Мы писались на Киевском радиозаводе, а в комнате напротив тусовались лабухи из похоронных оркестров. Они каждый день травили какие-то кладбищенские истории. Вот на таком фоне, под «аккомпанемент» «баек из склепа» записывался альбом «Привокзальная», куда вошла песня «Киевлянка». С ней произошла забавная история. Приехав в Киев, мы остановились в гостинице, где кроме нас все остальные постояльцы были, скажем так, далеко не славяне. Буквально через пару дней, вернувшись со студии, мы увидели, что нас обворовали. Милиция только руками развела: «Вы что, не видите, где поселились? Надо было охрану оставлять!» С горя мы с нашим аранжировщиком сели пить водку, и я решил написать песню про этот случай, но почему-то получилась «Киевлянка». На следующий день я ее записал в сыром виде, без бэк-вокала, с недоделанными аранжировками. Помню, звуковик сказал: «Песня просто никакая! Не включай ее в альбом!»
Я согласился и, откровенно говоря, по сей день так же считаю.
Наконец, весь материал был записан и парень, который составлял окончательную компиляцию случайно, не зная о нашем разговоре, приклеил «Киевлянку» к остальным песням на альбоме. Мы отдали ленту распространителям. Прошло три дня и случилось чудо: на каждом перекрестке, из каждой машины зазвучала… именно «Киевлянка».
Но в это же время у меня уже была открытая виза в Германию, простая туристическая виза. Я не выезжал как эмигрант. Друзья встретили, нашли адвоката, объяснили, какую легенду рассказать, чтобы остаться в Германии о том, что я поэт, преследуемый КГБ (смеется). В общем, меня оставили. Я жил в лагере для переселенцев. Нары, как в тюрьме, какие-то полу-уголовники со всего света вокруг, но, наконец, я получаю вид на жительство и еду обратно на Украину, где у меня уже назначена дата свадьбы…
-А как вы познакомились со своей женой?
Случился банальный служебный роман. Анжела работала в той же клинике, где я. У меня тогда были «Жигули» «восьмерка», честно заработанная выступлениями на свадьбах, что, наверное, не сравнится сегодня даже с обладанием «Мерседесом» последней марки, и мы с другом ездили на ней по городу кадрили девчонок. Однажды едем, смотрим, девушка симпатичная идет, мы пристроились рядом, ползем вдоль обочины. Товарищ говорит — Смотри какая симпатичная. И вдруг я вижу, что это девушка с моей работы, говорю — Я – пас, она у нас работат. Друг обрадовался — Тогда мне. Я ее окликнул, предложил подвезти, она меня узнала, поэтому не побоялась сесть в машину. Мы начали общаться и буквально за несколько секунд какая-то искра проскочила, и я понял, что друг должен отдохнуть.
Не отдам.
А правда, что ваша супруга — племянница Юрия Башмета и благодаря этому вы знакомы со многими музыкантами, играющими классику, а далеко не шансон?
Да, моя жена Анжела — родная племянница Юрия Башмета.
Мы довольно часто с Юрой встречаемся по-родственному.
Кстати, он абсолютно не заморачивается по поводу музыки и слушает все, что ему нравится… Я и с покойным Мстиславом Ростроповичем был знаком. Однажды он попросил меня прислать сборник своих песен. Я очень ответственно к этой просьбе отнесся, выбрал лирические композиции и отправил ему. А он в ответ: «Старик, зачем мне этот бред? Пришли блатные!». Выяснилось, что Ростропович «блатняк» любил… Мне потом общие знакомые говорили, что слышали, как у него в машине играли мои песни. Приятно, черт побери (улыбается).
Но, извините, я вас перебил и мы чуть-чуть отклонились от темы…
Ничего… Так вот вывезти Анжелу в Германию оказалось непросто. Мне по наивности казалось, что если у меня есть вид на жительство, то я сделаю это без проблем, но нет. Мне, оказывается, надо было оставаться, и вызывать ее уже оттуда. В итоге нам пришлось задержаться на Украине, а тут путч. Папа мне тогда сказал: «Вернулся? Молодец! Поздравляю! Твои друзья будут ездить там на «Мерседесах», а ты будешь петь песни на Колыме».
Но все в итоге утряслось, я записал еще один альбом и мы с женой уехали на ПМЖ в Германию.
Чем там занимались?
Как все. Планировал пойти на курсы по изучению языка, начал потихоньку заниматься бизнесом (продавать машины), а потом меня позвали на работу музыкантом в русский ресторан «Здоровье». Ресторан был хоть и русский, но ходили туда немцы. Я выбрал наиболее мелодичные песни из своего репертуара, поскольку немецким не владел, и пел их там под гитару, к месту и не к месту выкрикивая: «Перестройка! Горбачев!» (смеется). Так прошло месяцев семь, с деньгами, честно говоря, было не очень, а тут вдруг раздается звонок из Киева, который поменял всю мою жизнь: «Мы предлагаем вам 25 концертов по всей Украине. Первый – в Киевском дворце спорта на 3.5 тысячи человек!» Я подумал, что это розыгрыш и даже не стал продолжать разговор, но на следующий день опять позвонили. Мы с женой посоветовались, и я говорю: «Анжела! Ну, не совсем же они идиоты? Ну, пусть не двадцать пять, но пять-то концертов будет?!» И поехал. Всю дорогу сомневался, правильно ли сделал, но едва сошел с поезда, увидел вокзальные киоски (теперь вокзал перестроен и их нет), где буквально из каждого неслись мои песни. Тогда я поверил. Но это было только пол-дела. У меня не было группы, были только фонограммы «минус один». Пришлось нам буквально за пару дней собрать музыкантов. Я не знал как вести себя на сцене – опыт ведь тоже отсутствовал.
Настает день первого концерта, — зал на 3.5 тысячи мест, — я выглянул из-за кулисы, а в зале не то что аншлаг, а люди аж в проходах стоят! Меня обуял самый настоящий ужас: слов толком не знаю, репетиции не проводились. В общем, это была колоссальная авантюра, хотя вообще я человек прагматичного склада и если бы не воля обстоятельств, сам в жизни бы на такое не решился.
Я от страха выпил тогда бутылку коньяка на голодный желудок, но мандраж не прошел. Страх отпустил только ко второму отделению, когда зал стоя пел со мной «Мой номер 245». Естественно, к третьему концерту я сорвал голос, потому что не имел элементарного навыка, как распределять нагрузку на связки. Всему приходилось учиться. Мне же было всего-навсего 26 лет.
Каков ваш статус на Украине, как артиста сейчас? Вы часть местной эстрады или все же артист шансона со всеми вытекающими последствиями – эфир только на профильном радио, по телевизору не показывают…
Конечно, я – шансонье. Но если говорить о разнице между Москвой и Киевом, то на Украине меня часто показывают по ТВ, публикуют материалы в прессе, крутят песни на радио, причем на всех волнах. Там я, действительно, часть местной эстрады, «персона грата» (смеется). С одной стороны это облегчает жизнь, с другой – усложняет. Сегодня в Киеве в общественных местах мне появляться сложно. В Москве я получаю удовольствие от того, что могу свободно гулять по улицам, хотя большая часть работы происходит именно здесь, здесь мой офис и мой директор. Это обратная сторона популярности, конечно, мы, артисты ее хотим иметь, но с другой, ты получаешь такое количество неудобств в нагрузку.
Когда я готовился к интервью, мне знающие люди говорили: «Кричевский – национальный герой Украины, он знаком со всеми, начиная от президента до…»
Я бы сказал не так, — знаком со всеми президентами…(смеется)
Кстати, и с президентом России знаком лично тоже, мы познакомились в Киеве.
Когда поете на официальных мероприятиях, ваш репертуар проходит цензуру?
Я расскажу вам такую историю. Не так давно в Киеве проводилось одно важное мероприятие. Прибыли многие президенты разных государств. Пригласили артистов из Москвы, Питера, Киева, была даже одна зарубежная звезда из стран НАТО.
Музыканты расположились в небольшой комнате, и каждый ждал своего выхода. Я все думал, что же спеть. Никто мне ничего конкретного на этот счет не говорил. Выбрал нейтральные песни: «Осенний вечер», «О любви не говорят», «Львовский дождь» и успокоился.
Пошел посмотреть расписание, вижу — мой выход через 2.5 часа.
Находились мы далеко, в загородной резиденции, в 250 км от Киева. Деться некуда, оставалось только ждать. Потом нас пригласили спуститься вниз покушать. Для артистов специально накрыли столы. Мы пришли в ресторанный зал, а там просто нереальные блюда: и дичь, и рыба, и фрукты… Только сели. Вдруг вбегает распорядитель и ко мне: «Кричевский ваш выход!»
Я говорю: «Как? Мне же еще 2.5 часа?»
«Нет» – отвечает. – «Гости заскучали, просят вас».
Я заспешил на сцену и буквально в последний момент он меня догнал и говорит: «Не пойте никакой лирики, никаких медляков, только веселые песни!».
Я в таком взбудораженном состоянии вышел, и, увидев публику, просто лишился дара речи. Взял себя в руки кое-как и говорю: «Господа президенты! Поймите меня правильно, столько первых лиц государств вместе и сразу я вижу впервые в жизни. Мне страшно и хочется водки». Они засмеялись, и тут встает Владимир Владимирович Путин, (встает, представляете!) за ним естественно встали все остальные присутствовавшие, и ЛИЧНО наливает мне водки. Я подошел к столу, принял у него бокал и выпил ее как воду. Потом поворачиваюсь к музыкантам и говорю: «Давай! «Плавают кораблики», «Киевлянку», «Мой номер 245»».
В итоге, вместо трех песен, я спел десять. Оказалось, Владимиру Владимировичу нравится моя песня «Осенний вечер», но он не знал, что я ее автор.
Гарик, а как вы отдыхаете?
У меня растут маленькие дети, и раз в год мы с женой обязательно увозим их на море, в Италию. Я большой поклонник этой страны.
Мне нравится все: одежда, образ жизни, климат, кухня…
Особенно люблю бывать в Риме и Венеции. Это, буквально, музеи под открытым небом.
Можно подробнее про образ жизни?
Итальянцы, как и я, больше любят отдыхать, чем работать, но когда работают, то работают хорошо. Единственное, что мне в них не нравится — непунктуальность.
А что-то из блюд итальянской кухни сами готовите?
Конечно, мой фирменный рецепт — паста с базиликом и креветками. Надо отварить спагетти, но сделать это «эльданто», т.е. оставить чуть недоваренными. Затем в оливковом масле обжарить на сковороде чеснок, креветки, чищенные томаты, добавить соль, перец, чуть белого вина, специи (они продаются, называются «для рыбных блюд»), листья базилика, петрушку и все это залить пастой, а сверху пармезаном. Да, важная деталь – базилик ни в коем случае нельзя резать, надо только отрывать листья.
Наверное из-за вашей любви к Италии, стране с богатыми праздничными и карнавальными традициями, в аранжировках последних альбомов зазвучали танцевальные ритмы? Уходите от шансона?
Я не ухожу от жанра, усложняя аранжировки, а развиваю его. Мне нравится драйв, присущий шансону, сохранившаяся энергетика и ореол запретной песни, но, с другой стороны, не нравится искусственный примитивизм, с преобладанием песен на уголовную тематику и трех аккордовыми мелодиями. Мне бы хотелось не уходить в попсу, а чуть приджазовывать шансон, именно этим я и занимаюсь. Скоро выйдет новый альбом и ДВД-диск, так что увидите и услышите все сами.
Из книги «Легенды и звезды шансона. От Вертинского до Шуфутинского»