Татьяна Кабанова: «Я получаю удовольствие от тех песен, что я пою…»

— Татьяна, кстати, а как Вас правильно представить? Заслуженная актриса?
— Заслуженная артистка.

— Заслуженная артистка русского шансона?
— Нет, я театральная актриса. Я работаю в театре около тридцати лет, я профессиональная актриса драматического театра. У меня в дипломе написано: «Актриса театра и кино». А вот Александра Фрумина мы называем «отцом русской демократии» в нашем жанре (смеется). Отец-основатель, хоть может это и не погодам такое определение, но он один из первых, кто начал популяризировать и легализовать этот жанр, и он сделал все возможное, чтобы этот жанр сделать доступным и представить на профессиональном уровне: и на радио, и на телевидении, как и положено, как он и заслуживает.

— С чего начинается Татьяна Кабанова как певица? Оставим в стороне крайние три диска – с чего все начиналось? Чтобы развеяться все слухи о том, что сделано самой Кабановой, а что сделано под Кабанову?
— С чего все начиналось? Начиналось все с того, что однажды я приехала в город Санкт-Петербург, где начала работать в молодежном театре. И это потом я сделала вывод: что, оказалось, Ленинград, Петроград, а потом и Санкт-Петербург, слились для меня в единый город русского шансона, потому что наш город является колыбелью этого жанра, не побоюсь этого слова. И я могу это доказать. Леонид Утесов, который начинал в нашем городе еще в двадцатые годы, приехав из Одессы, он создал здесь свой первый театральный джазовый коллектив – он так и назывался «Теаджаз» — где записал все свои известные хиты, которые позже стали считать запрещенными: «У самовара я и моя Маша», «С одесского кичмана» — что говорить, все их знают. В нашем городе начинала Изабелла Юрьева, в нашем городе начинал Вадим Козин…
Я уже не говорю про Александра Николаевича Вертинского, который еще до революции, в 1915 году приехал из армии – он ведь служил в санитарном поезде – и вышел на сцену маленького театра павильона de Paris, вышел на сцену в образе черного Пьеро и спел свои замечательные, как тогда называли, «интимные песенки». Высоцкий – это конечно, чисто московское явление, но он же очень много записывался в Питере и давал концертов. «Братья Жемчужные» и, конечно, Аркадия Северный – это все продукты нашего города. И Александр Яковлевич Розенбаум венчает эту плеяду замечательных русских шансонье. Вы не будете со мной спорить?

— Нет, конечно, Вам можно писать статьи по истории жанра, я могу подытожить только следующим образом: учитывая то, что Вы родились в один день с Аркадием Северным – 12 марта, Вы пели с Александром Яковлевичем Розенбаумом, и Вы исполняли песни из репертуара Утесова, Северного, «Братьев Жемчужных» – получается, что не петь шансон Татьяне Кабановой просто нельзя.
— Да это все к вопросу о том, с чего все начиналось. С этого и началось: как все пути ведут в Рим, так и мне пришлось так или иначе столкнуться с этим материалом, потому что мне как театральной актрисе все интересно потрогать и ко всему прикоснуться руками. И оказалось, что «Братья Жемчужные», Александр Яковлевич Розенбаум, Николая Резанов – это все люди, которые ходят по тем же улицам и дышать тем же воздухом, что и я. И я начала интересоваться всем этим, и так вышло, что Николай Резанов познакомил меня с Сашей Фруминым, который уже тогда вещал из студии «Ночное такси», первым ставил – что никогда не делал на радио – наши записи. И это прошло почти четырнадцать лет – страшно подумать.

— Татьяна, на самом деле, женщине, хрупкой, изящной – и петь жесткий блат. И Вы ведь получаете удовольствие от этого.
— Вы правы, я действительно получаю от этого удовольствие. Если бы я не получала – я бы этим не занималась. Я скажу так: все зависит от того, насколько ты искренне и серьезно этим занимаешься. Когда я стала серьезно окунаться в атмосферу всего того, что мы называем «подпольным жанром», я исходила из того, что знакомилась непосредственно с очень хорошими, чисто записанными записями, в отличие от многих других людей, которым эти записи доходили в ужасном искаженном и технически несовершенном виде. Так почувствовать и понять шансон, конечно, было нельзя. Я встречалась с коллекционерами, которые давали мне записи, сохранившиеся у них на руках. И я вслушивалась в тексты, а их же очень много, – у меня набралась целая подборка.
Я все от руки переписывала, где-то что-то правила, подчеркивала какие-то непонятные слова – была проведена большая работа. А потом уже находились музыканты, единомышленники, которые помогали мне все это делать, поэтому я очень серьезно к этому относилась. Не нужно делать никаких скидок на то, что «Вы такая хрупкая». Моя первая певческая программа была исключительно по песням Вертинского, и меня упрекали: «Ну как же Вы взяли мужского материал – и стали петь». Но когда смотрят мою программу, вживую видят, смотрят мои спектакли, понимают, что это совершенно оправдано, потому что я понимаю свою сверхзадачу. Так и блатные песни: я пою истории людей, лирических героев, в необычных, экстремальных условиях. Я рассказываю истории. А все блатные песни — это всегда баллады, это всегда рассказ. И неважно, кто о ком рассказывает: женщина о мужчине или мужчина о женщине. Главное – немного абстрагироваться и посмотреть на эту историю со стороны так, чтобы она тебя взволновала.

— Сейчас будет общий вопрос о создании серии крайних трех дисков: «Из классики русского шансона и не только», «Белое танго» и «Жалеть не стану». По сути, создана антология. Было показано, как за последние двадцать-тридцать лет изменилась песня.
— До антология еще далеко. Мы с Александром Фруминым решили, что всегда будем брать классику блатную, ее по-своему интерпретировать – и вот результат.

— У меня сложилось такое впечатление, что создалась логическая линия из альбомов, очень продумана.
— Да, конечно, это не просто так. Мы не случайно брали классику и вставляли современных авторов: Миша Коневский, Николай Тюханов – сейчас нам тоже предлагают какой-то материал. Мы решили брать то, что близко моей творческой натуре и близко к нашему жанру. Здесь очень важно, чтобы был соблюден и сохранен стиль. Иногда, когда я читаю Интернет, меня упрекают в том, что я беру исключительно классику: что может быть проще. Подобрал двадцать песен пел, сел и спел. Ну это люди думают поверхностно, что это так просто: спел «Мурку» — и уже ты звезда шансона. Мне хотелось это опровергнуть и показать своими новыми песнями, что я могу и это петь, но, к сожалению, как автор я не могу реализоваться. Бог не дал мне такого таланта: стихов я не пишу, хотя музыку пишу.
В сборнике «Жалеть не стану» есть вещи, где я пою под две гитары. Они были сделаны в домашней студии Сергея Иванович Маклакова, известного нашего коллекционера. У него я записала пять или шесть романсов под гитару – больше я никогда у него не пела. Блатную классику я записывала только у Александра Фрумина и когда-то давно с большим оркестром.

— Давайте поговорим о категории легенды Татьяны Кабановой. Потому что ходит очень много глупостей, одну из которых мы уже развеяли: что существуют только шесть песен под гитару, а все остальное – это подделки под Кабанову. Есть легенда, что существует альбом, записанный Вами и «Братьями Жемчужными», сольный. Да или нет?
— Нет.

— В русском шансоне существует – если по-честному – три или четыре женщины. Он начинается с Дины Верни, как ни крути, первая такая бомба, потом – Любовь Успенская, Катя Огонек – и совершенно обособленно стоит Татьяна Кабанова, которую сравнивают с Эдит Пиаф, называют «русской Эдит Пиаф». Обижает или нет, и как Вы себя чувствуете в такой нише? Давно уже никто не пел классические блатные песни так, с такой подачей, с таким профессионализмом. Да, пели на кухне, пели на быстро играющих концертах. Вы же не поете о тюрьме постоянно. Вы варьируете.
— Была замечательная статья Андрея Синявского в 1991 году, называлась «Отечество. Блатная песня». И он пишет, что блатная песня – это не слепок с физиономии вора, это слепок с души народа. Даже если место действия в песне в тюрьме – это не значит, что я пою про тюрьму. К тому же, есть большая разница: недавно мне прислали две очень хорошие песни, из Новосибирска автор. Сам не поет, но в тюрьме сидел и ему есть о чем написать, как говорится, владеет предметом из первых рук. Понимаете, сразу видно, когда пишут конкретно о тюрьме, с всякими словечками, с всякими недвусмысленными намеками о всяких отношениях – вот это, как раз, и неинтересно, потому что это не выходит на какой-то общечеловеческий уровень. А когда тот же автор пишет замечательную песню «Воробушек», которая обо всех нас с вами, или песню «Цирк», в которой вроде бы про тюрьму, но написано это повыше. Человек не через решетку тюремную смотрит на мир, а он поднялся выше – это мне интересно. Не все, что пишется специально, не все имеют право на выход к широкой аудитории, потому что должен быть художественный результат, А он достигается, когда человек поднимается над чем-то, тогда он обращается ко всем.
Я согласна. Дина Верни. Недавно Александр Викторович был в Париже и записал интервью с Диной Верни, и я до сих пор не могу поверить, что он сидел рядом с ней. Я слышу этот знакомый голос…Когда я впервые услышала ее голос, даже такой коллекционер, как Борис Метлицкий, не знал ее имени. Была версия, что это какая-то зэчка из Сталинский лагерей и где-то подпольно по знакомству для какого-то спектакля записала блатные песни. Была версия, что эти записи сохранились на радио, а потом ушли в народ. Только потом мы узнали, что это Дина Верни, и все восхищались качеством записи и профессионализмом исполнения, культурой подачи. И как эта образованная, невероятно богатая француженка, не смакуя эти словечки, поет настолько точно, попадая в самое яблочко.
Согласна с Катей Огонек. Она очень естественная и убедительная в песне. Любовь Успенская – здесь я бы не хотела покуситься на ее славу, но мне кажется, что она все-таки более эстрадная, поет песни о любви. По-настоящему шансон я не видела в ее исполнении. По большому счету, история, в которой есть определенный драматизм, возникает диалог, у нее отсутствует, а для меня это показатель, ведь все-таки есть законы жанра. Поэтому, нисколько не умаляя ее достоинства, таланты и ее популярность, я бы все-таки не относила ее напрямую к шансону. Может быть, так получилось, что она вот в этой компании эмигрантов: Миша Гулько, Миша Шуфутинский, Толя Могилевский – они впервые, кто это делал. Они жили в Америке, где были хорошие частные студии, где можно было это записать, там уже были и компьютеры, и хорошие музыканты, которые могли сыграть и играли для души, для себя. И делали качественные записи тогда, когда мы просто не могли это себе представить.
Звание «русской Эдит Пиаф» обидеть не может, но я всячески от этого открещиваюсь и всегда говорю: поставьте Эдит Пиаф и поставьте Татьяну Кабанову. Это разные люди. Но мне всегда приятно если не погреться в лучах славу этой певицы тысячелетия, то дотронуться до французского шансона. Когда я слушаю Эдит Пиаф и многих других французских исполнителей, то я, может, как-то подсознательно, душой я с ними. Я безумно люблю то, как поют французы, и именно поэтому сейчас мы будем готовить мою французскую программу. Она у меня уже есть, я ее время от времени исполняю, но мне бы хотелось приобщиться чуть больше.

— Не было желания или такой мысли, чтобы записать русский романс?
— Я уже говорила Александру Фрумину, что многие люди хотели бы услышать романс в моем исполнении, но он говорит, что сейчас еще не время. Час романсов еще не настал – сделать это так, как я хочу: сейчас мы делаем мою французскую программу, дописываем альбом – нет времени. У меня есть целая большая программа русский романсов: если бы у меня сейчас были мои гитаристы, я бы села у вас в студии и полтора часа, не останавливаясь, пела русские романсы, а вы бы записывали. Полтора часа романсов.
Дело в том, что я настолько серьезно этим занималась, и одно время жила на те деньги, которые этим зарабатывала: у нас были два лучших ночных клуба, один из которых был «Премьер» на Невском проспекте, куда нас приходило послушать много иностранцев – что я исчерпала для себя эту тему, до донышка выбрала. Играла я с двумя цыганскими гитаристками и скрипачом; однажды ко мне подошла Лайма Вайкуле с комплиментами, она сидела там и слушала меня, Тимерканов… То есть, люди с авторитетом и возможностью оценить. Сейчас вообще редко кто играет на семиструнных гитарах, а это ведь такой необычный звук, не передать словами. Это звучит очень стильно, но на современной гитаре так не сыграешь. И когда это делается с ощущением времени, с ощущением эпохи – это производит впечатление.

— Альбом «Белое танго» закрывается песней «Достойна». Лично я считаю, что песня мужская. За кем было слово выбора этой песни?
— Но ведь умер же Николай Серафимович, когда мы записывали этот альбом. Это произошло абсолютно неожиданно. Стоял Саша в студии, наш звукорежиссер, и Виктор Смирнов, один из «Братьев Жемчужных» и я. И в это время в студии раздался звонок, и директор Александра Яковлевича Розенбаума сказала Александру Викторовичу, что Николай скончался буквально на глазах. Мы даже не очень понимали, что происходит, и Саша объяснил, что умер Коля Резанов.
Для меня он был человеком особенным, потому что мы всегда дружили, и именно через него я вошла в такую среду шансона, и мы лично не записывались, но много концертов давали вместе. Мы решили спеть эту песню, потому что Колин опыт, его жизнь и то, что ему пришлось как типичному представителю ресторанных музыкантов – это ведь целая эпоха.
Об этом был большой фильм на ленинградском телевидении, рассказывающий о ресторанных музыкантах, о том, какого класса это были исполнители, какие это были профессионалы, и как их жизнь выдавливала в эту нишу, не давая работать нигде больше: либо Ленконцер – и в отличие от Запада, где существует большая инфраструктура (и клубы, и маленькие концерты площадки). Человек умудрился прожить достойную жизнь – вы бы видели, сколько человек пришло его хоронить. Поэтому нам захотелось отметить это – если брать конкретный посыл.

— Мы виделись с ними за три дня до этого, и, когда я услышал, я хватился смотреть записи, а уже все было стерто. Компании маленькие, бедные – пишут куски концерта и через сутки стирают. Так же было интервью Круга на пленке, через три года они его выкинули, а через год все случилось…. Как-то мы все в минор. Татьяна, а какой самый нелепый вопрос, который Вам задавали?
— Была такая передача, «Пальцы веером» на «Русском шансоне», и Вадим Гусев ставит мои записи. Раздается звонок в студию, но он не сказал, что я буду в гостях – и человек спрашивает: «Скажите, кто такая Татьяна Кабанова и когда она умерла».

— Ваши пожелания слушателям…
— Я бы хотела увидеть их в зале, пообщаться, посмотреть им в глаза. Надеюсь, что мы еще не раз встретимся. Здоровья, удачи, счастья.

Беседовал Михаил Дюков (август 2007), Калининград, специально для сайта «Классика русского шансона»