Татьяна Лебединская: «Мои стихи эмиграция растащила на афоризмы….»
— Татьяна, как Вам сегодня современный шансон?...
— Знаете, странные ощущения. Не так давно смотрела концерт очень знаменитой ныне девушки Елены Ваенги. Как мне показалось, ее учитель – это Гарик Сукачев и его песня «Вей-бей проруха-судьба». Потому, что по размеру большинство ее песен написано в этом музыкальном квадрате. Пару песен у нее ничего, а так – я ничего не понимала, такое ощущение, что она поет одну и ту же песню. И меня еще поразило, что был «Музыкальный ринг», где она выступала против Леонида Агутина, а он большой автор, и он ей проиграл… Вот это мне не совсем понятно.
Если мы говорим о шансоне, это все же Михаил Круг, Иван Кучин с его «Таверной», Евгений Кемеровский. Это же была мощная поэзия. У Лены как-то все слабо, про рифмы первой и третьей строки уже вообще никто ничего не говорит, просто поэзия младших классов. Да, вот песня «Взятая за основу» — там хороший ритмический рисунок, как-то еще интересно, а все остальное… как-то грустно. Я понимаю, что идет раскрутка, но надо же хоть как-то думать и о качестве материала. Может, я что-то не понимаю и у меня устаревшие критерии…
Я понимаю, что иногда всплывает и пена, не конкретно о Ваенге, а вообще… какое-то другое время с другими героями. Видимо, этим надо переболеть. Я помню наш фестиваль «Звездная пурга», там же были сильнейшие авторы – Круг, Трофимов, которые задали очень высокую планку. И тогда, и сейчас мало кто до нее дотягивает.
— Ну, ведь объективно на сегодня: Круга нет, Трофимов ушел в эстраду, Кучин особо не выступает и не издается…
— Видимо, мы с Иваном Кучиным тут созвучны… Ну, не хочу я ничего писать особо, не лежит душа. Он же тоже, наверное, видит, что идет наверх и ему не хочется покрывать и разбавлять эту пену. Я же вот тоже не ушла на пенсию, но писать мне перехотелось. Может быть, это не главная причина, но пока писать особо не хочется. Можно написать быстро, левой ногой… Но зачем? Я привыкла писать кропотливо, работая над каждым словом. И писать плохо не хочу. Можно написать пятьсот песен, но какой в этом смысл?! Понятно, что всего семь нот и что-то новое написать сложно, но получается так – тут стырили, там стырили и получилось что-то новое, а со словами совсем беда.
Я не верю, что эта пена будет долговечна и вообще жизнеспособна. Надеюсь, что в России много есть и талантливых поэтов, и вообще много талантливых людей, просто они не могут «заехать» на эстраду никак. Леонид Агутин тогда проиграл на «Музыкальном ринге», объяснив, что публика хочет новых лиц… Ну, не знаю.
— Перед интервью мы начинали с Вами говорить про Любу Успенскую…
— Недавно очень меня обидела история, когда Люба Успенская, королева русского шансона, заболела звездной болезнью и потерей памяти. Недавно она забыла автора песни «Не верь чужим словам» («Я не знаю, кто все это выдумал»), то есть – Таню Лебединскую, и сказала «эту песню написала местная поэтесса». Это о-о-очень хорошо звучит. Таня Лебединская – местная поэтесса (смеется).
Мне много людей в жизни и по жизни помогали, я всегда называю имена и фамилии без страха. А вот с некоторыми людьми что-то происходит, они боятся, что назвав чью-то фамилию, они помогут раскрутке этой фамилии или какому-то продвижению этого человека. А пережить они этого не смогут. Ведь по сути дела, они себя обкрадывают, все время в напряжении, чтобы лишнего слова не сказать. Ну, если Люба Успенская не особо благодарна Илье Резнику и Гари Голду за те многие-многие песни, что они ей написали, то мне за пару песен уже и говорить не приходится. Да, самое последнее дело ждать благодарности, но имя-то сказать можно, это же ничего не стоит.
И непонятная история, что у нее был куплет от Леонида Дербенева, а потом песня была дописана. Первоначально у нее была мелодия и Люба не знала, кому она принадлежит и я потом написала текст.
Я как-то спросила Юру Успенского, ее бывшего мужа, он бессменный менеджер ресторана «Националь», кто встречал Любу на вокзале, когда она приехала? Потому, что в одном из интервью она рассказала, что в Америке ее встречало триста человек. И Юра перечислил имена всех тех пяти человек, которые ее здесь встречали… Мы вместе посмеялись над забывчивостью Любы…
— Тогда уж, какова реальная история написания песни «Не верь чужим слова»?
— Не очень хочется говорить об этой истории. Да, Леонид Петрович Дербенев великий человек, никто не спорит, писал гениальные песни, одна «Песня про зайцев» чего стоит. Но меня удивляет, что два раза Леонид Петрович Дербенев, с одной стороны меня даже одолевает гордость, что мои стихи он приписал себе. Значит, они уровня его, это большая гордость.
А было так… в 1981 году Любочка подошла ко мне и попросила написать стихи, которую, кажется, с Мишей Шуфутинским они где-то откопали. Был же «железный» занавес, и кто автор музыки – никто ничего не знал. И она принесла мне эту мелодию. И она мне сказала, что за это она мне заплатит 50 долларов, тогда это были довольно большие деньги. Ну, относительно большие деньги, как сейчас долларов триста. Я написала ей эти стихи, они идеально подошли под музыку, они любе страшно понравились и она… не заплатила мне денег. И долго-долго бегала от меня, пока я случайно не приехала в Лос-Анджелес, где она выступала в ресторане и ей уже ничего не оставалось делать, как отдать эти пятьдесят долларов.
Потом мне дали другую мелодию, я тоже написала стихи, это песня «Звездный тополиный сад», увы, я до сих пор не знаю, чья это была мелодия. Позже выяснилось, когда Успенская уже приехала в Россию, что песня на эту мелодию уже существовала. Композитор – Вячеслав Добрынин. И когда Дербенев прослушал песню на мои слова, он очень обиделся на Любу, что она поет другой текст, но при этом текст ему понравился больше собственного. И он его зарегистрировал на себя. Нормально, да?
— Как-то грустно…
— Ну, а до этого была ситуация, когда Филипп Киркоров, еще во времена все того же «железного» занавеса, спел мою песню. В тогдашний СССР пришла кассета Михаила Шуфутинского с моей песней «Загляни в мои глаза», музыку написала партнерша Миши по ресторану Сюзанна Теппер. Киркоров потом ее поставил на диск «Скажи солнцу «Да!». А тогда кассета пришла из-за границы, чьи слова и музыка он не знал, а он ее решил спеть на конкурсе в Югославии. Но чтобы петь песню на конкурсе, нужно знать ее авторов и он написал: музыка – Шуфутинского. А с автором слов он не знал, что делать, он пришел к Леониду Дербеневу и попросил, чтобы он записал авторство слов на себя. И тот с радостью это сделал.
А когда Филипп Киркоров приехал уже сюда, я вот не помню, в 1990 или 1991 году, и тогда Олег Фриш, знаменитый наш журналист, он познакомил Филиппа со мной и рассказал историю этой песни. И Филипп очень честно, не как другие, поменял авторов и на виниловой пластинке значилось «Шуфутинский – Дербенев», потому что это было давно, то позже на компакт-диск значилось, что музыка Сюзанны Теппер, а слова Тани Лебединской.
Люба Успенская, к ее чести, на поздних дисках также указывает настоящих авторов песен. Правда, там стоит, что я написала и музыку песни «Не верь чужим словам», но это не так, я не люблю брать ничего чужого.
Да, было давно такое, когда Миша Шуфутинский попросил меня дописать куплет в песни «Крещатик», там, где про Голливуд и мои заботы. Это, да, это я ему написала. Это было сделано для того, чтобы немного отличалась от оригинальной песни Александра Розенбаума. Мы пересадили песню на американскую почву, скажем так. Вот такая история.
Или еще один пример, издательство «ЭКСМО» напечатало текст моей песни «Не пишите мне писем, дорогая графиня», которую, кстати, пытался присвоить один известный «белоэмигрантский» автор. Ребята пошли дальше, они написали – «автор неизвестен». И когда их спросили, почему они так написали, они ответили, что думали, что автор давно умер, мол, что она настолько реально написана о белом движении, что я явно его ровесница, в смысле, белого движения. И меня уже нет, поэтому можно ставить – автор неизвестен, как видишь, я еще есть.
— Но Вы же, действительно, возглавляли белое движение третьей волны эмиграции (хохот)…
-… А, да, правильно (смеется). Но вот когда Люба не назвала опять мое имя, было какое-то странное ощущение, как проклятие «Оскара» (приз киноакадемии), когда некоторые люди получили эту статуэтку и их потом не берут сниматься. Не все, конечно, но есть такие люди, например, как человек, который сыграл Сальери в фильме о Моцарте, не помню его фамилию, он потом много не снимался, только в каких-то эпизодических ролях. Остался, покрытый тенью, больше на свет он и не всплывал. И почему-то некоторые артисты делают вид, что меня как будто нет, как-то стараются меня убрать.
Обид нету, но вот эти маленькие события, как по капле точат камень, поэтому и особо писать не хочется. Вон Грибоедов написал только «Горе от ума» и его убили, меня не убили, но пытаются замолчать.
На том диске «Белая пустыня», что мы написали в содружестве с Анной Немцовой, есть песня, которая полностью моя, там есть такие слова:
Не понимаю, хоть тресни,
И не хочу понимать,
За что вы решили песню,
Песню мою расстрелять…
Кстати, написано это было еще в 1970-х годах… Но как-то ничего не изменилось, такое ощущение. Поэтому, пока я не поверю, что я нужна, писать песни я не буду. Мой жизненный принцип – не старайся понравиться, если ты уже не нравишься.
— Таня, я все это могу оставить в интервью?
— Да, конечно, я очень искренний человек, мне нечего бояться. Понимаешь, если они даже меня здесь в Америке достанут, я уж не думаю, что будут отстреливать. Кода была пущена легенда в свет, что я за песню «Новый Уренгой» получила какую-то астрономическую сумму, все лирики и поэты меня почему-то тихо возненавидели. А я этого не понимаю, я живу в Америке, преподаю на медицинских курсах помощницам медсестер и никого не трогаю. И, как я понимаю, есть люди, которые меня ненавидят, ну, может, кроме Ильи Резника и Гарика Сукачева, просто они поэты большие и им некого бояться.
— Вернемся к истории… Недавно Майя Розова с теплотой рассказывала, как Вы с Борисом Сичкиным написали очень веселый капустник к юбилею ее мужа Агрона Евсея, можете об этом немного рассказать?
— О… это было очень давно, это был 1985 год, ему было 50 лет, если я не ошибаюсь, у меня как раз в этот год родилась дочь. Да, я написала сценарий, а Боря Сичкин вел и импровизировал этот юбилей. К сожалению, все подробностей я уже не помню, и давно это было, да и я написала такое количество капустников за свою жизнь – не сосчитать. Я это люблю и, как мне кажется, умею делать. Жанр этот только внешне простой, буду тут не скромной – тут я лучшая, как мне кажется. Думаю, что одна из самых непредвзятых оценок моих капустников то, что почти всех их растащила на цитаты эмиграция. Помню, когда-то я написала нашему бизнесмену, замечательному парню Боре Савицкому, он родом из Бобруйска, такие строки:
Как ты, москвич, не тусуйся,
Во всей, понимаешь, красе,
Нет города лучше Бобруйска,
Оттуда, практически, все…
Так что, капустники свои я очень люблю, отношусь к ним очень бережно и пишу их, как на всю жизнь. А это, действительно, на всю жизнь. Ведь сегодня их уже часто люди снимают, показывают своим друзьям и люди получают колоссальное удовольствие и радость. Чаще всего пишу стихи на популярные мелодии, как это было и в «Могучей кучке» и людям это очень нравится. Поэтому я стараюсь писать глубоко, с подтекстом и со смыслом, хотя и весело, не скатываясь на юмор ниже пояса. Людям это нравится…
Украина знаменита
Салом и антисемитом…
Ну, как тут можно не смеяться?!
У нас походочки,
Как в море лодочки,
А наши косточки скрутил артрит,
Но мы идем туда,
Где можно без труда
Сказать по-русски «что тебе болит»?
Это одному из наших врачей я написала… Мое шуточное поздравление пел Миша Гулько на юбилее Вячеслава Добрынина…
— Может, стоит собрать это все в одну книгу?
— Возможно, просто иногда они посвящены конкретным людям и могут быть непонятны всем другим. Просто это надо отобрать, оставить универсальное, а личное убрать, но иногда сомневаюсь, что кому-то это надо. Как я уже сегодня сказала, если я пойму, что я нужна, то я это сделаю. Не люблю любовь без взаимности, не могу я так. Бабушка мне так внушила.
Вот КВН – игроки там замечательные, что касается прозы и шуток, а вот с песнями, я бы хотела с ними поработать, думаю, у нас бы получилось. Ведь поэзия – это концентрация юмора, лирики и еще многого всего. Она должна быть иногда острее. А когда туманная каша по столу – это уже не поэзия. Поэзия должна быть вся в цитатах, не в том смысле, что чужих, а в том, что афористичной. Да, понимаю, что это трудно, но нужно стараться.
Да, я сейчас закопала в себе поэтический дар, ведь талант дает Бог, кому-то поэтический, кому-то умение быть с детьми, кому-то быть потрясающей домохозяйкой. В этом нет ничего плохого или стыдного. У каждого свой дар, но надо понимать, что это не твоя заслуга. И в любом человеке его надо разглядеть. С другой стороны, я много преподаю, довольно часто – новая аудитория, я рассказываю, я показываю и кроме сухого предмета, возможно, мне стало хватать этого, в смысле – выступлений (смеется). Иногда пишу для студентов веселые стихи на английском, хоть и живу здесь больше тридцати лет, язык все равно чужой. Да, могу написать весело и даже глубоко, но не в полной мере.
— А кто в Нью-Йорке остался? Все же, наверное, разъехались…
— Я осталась (смеется), Аня Немцова… Кстати, она не только замечательный композитор, но и уникальный аккордеонист, вот ей бы стоило приехать в Россию и показать, как она работает, может и получиться. Миша Гулько еще поет и иногда ездит с концертами… а так, наверное, и все.
Да, я больше пишу эпиграмм и капустников, особо не пишу песен – не хочу писать в стол, в старости я признаваться не хочу, да это еще и не старость. А вообще хочется чего-то настоящего, чтобы были разные люди и лица, а сейчас куда не глянь – все одно и тоже, одни и те же лица.
Я не говорю про первый эшелон, тут, как шутит мой друг Саша Кальянов, «мне не нужен первый эшелон, меня второй устраивает гораздо больше», но хочется качества.
— Спасибо вам за беседу! Удачи Вам и здоровья!
— И тебе удачи!
Специально для сайта «Классика русского шансона»
Беседовал Михаил Дюков
11 февраля 2011 года, Калининград – Нью-Йорк