Эмиль Крупник: «Шансон – это отдушина….»
— Эмиль, с места и в карьер…. Вот вы в 1995 году уехали в Израиль, теперь вернулись? Что побудило на оба этих шага? Это же слова вашей песни: «Не уеду в Америку, мне и здесь хорошо!»
— Так я и не уехал в Америку… В Израиль уехал… (смеется). Если серьезно – в 1995 казалось, все, жизнь закончилась, впереди сплошные руины. Это ощущение выразил тогда в песне «Я – эмигрант»: «Я уезжаю… из той страны, где как на Марсе, жизни – нет…».
В то время казалось вопиющей глупостью иметь возможность эмигрировать и не воспользоваться ею. В городе Черновцы мои песни звучали отовсюду – я шел по улице и слышал себя из каждого окна, из каждой проезжающей машины. При этом на жизнь зарабатывал, торгуя на рынке кофемолками, сапожным кремом и кроличьими шапками. Песни не давали ни копейки. Концерт в большом престижном зале собрал битый аншлаг, лишний билетик спрашивали за четыре квартала, получил за него – помню как сейчас – 73 доллара. Чистыми, после уплаты налогов. Казалось, так будет всегда, и этот прогноз был самым оптимистическим.
Уехал, куда глаза глядят, что называется. Та же песня «Я — эмигрант» заканчивается словами «Я уезжаю… вот только мне б уразуметь еще куда…». Но, оказалось, что таким как я, эмиграция противопоказана медицински — как язвенникам жирное.
Меня часто спрашивают, почему вернулся – не нравился Израиль? Я отвечаю: мне очень нравился, и нравится Израиль, страна чудесная, замечательная. Мне не нравился я в Израиле, вот в чем проблема….
— Видите разницу между тем, что было тогда и стало сейчас? Что, скажем так, обращает на себя внимание?
— За годы моей эмиграции, 1995-2005, Украина очень изменилась – в хорошую, западную сторону. Скажем так, что такое банкомат, кредитная карта, как выглядит супермаркет, торговый центр, современная автостоянка, я узнал только в Израиле. Когда вернулся в Украину, все это здесь уже было, и не хуже.
Другое дело, что при ближайшем рассмотрении оказалось, что эти изменения скорее внешние, а, по сути, советская ментальность и инфраструктура никуда не делась…
— А есть что-то в жизни Израиля, что коренным образом отличается от жизни в Украине?
— Если коротко, то – всё. Это очень разные страны. В Украине нет терактов, ее не хочет уничтожить миллиард мусульман.
С другой стороны, люди здесь все еще не понимают, что западное процветание — результат тяжелейшего, ежедневного, изматывающего труда всех и каждого – от уборщика и каменщика, офис-менеджера и продавца, до президента и владельца крупных корпораций. Работой – возможностью работать! – там дорожат как наивысшей общественной ценностью.
У нас же каждая кассирша в супермаркете или санитарка в больнице имеет домик в деревне с огородом – огурцы, помидоры, картошка. Нахамила покупателю – нехай увольняют, по фиг, огород прокормит.
Плюс коррупция, беспредел ментов, ангажированность судов и другие скучные общеизвестные мансы….))))
— Когда уехали в Израиль… была ностальгия? Или все это байки писательские про тоску по белым березами и осинам?
— Байки, не байки – конечно, было нечто подобное… Снега, например, хотелось иногда (я 10 лет его в глаза не видел!). Кстати, строчки из нашей с Владимиром Файером песни «Дорогая» — «Ночью зону мороз-вертухай крепко сжал в ледяном кулаке» и «Под луною – безжизненный снег…» сочинялись душной субтропической ночью в Герцлии под Тель-Авивом. Я тогда охранял ночами колонию для несовершеннолетних правонарушителей, она располагалась под пальмами на берегу Средиземного моря и внешне напоминала фешенебельный курортный пансионат…
Ко мне ночью в будку приходил слегка расконвоированный мелкий хулиган Николай из Иркутска. Как он попал в Израиль – понятия не имею. Очень гордился тем, что его старший брат в Иркутске – криминальный авторитет…
Мы с ним вместе слушали Ивана Кучина и Сергея Трофимова на стареньком двухкассетнике – ностальгировали, в общем…)))
— Знаю, что иногда вас упрекают и даже поругивают за то, что пишете песни в жанре шансона? Как на это реагируете?
— Раньше я с таким не сталкивался. Блатные песни в СССР любило подавляющее большинство населения, это факт. Убедился в армии, в начале 80-х- пел под гитару Розенбаума, Высоцкого, «одесские» песенки, был популярен и «неприкосновенен». Дедовщина меня не коснулась нисколько. Моими армейскими прозвищами были «Музыкант» и «Одессит», а двумя самыми популярными «хитами» в моем репертуаре – «Гоп-стоп» Розенбаума и «Попали мы по недоразумению» Высоцкого. В любви к таким песенкам сходились единодушно русские из Ульяновска, украинцы из Львова, грузины из горных аулов, узбеки, азербайджанцы…
Сейчас, во всяком случае, в Украине – все изменилось. Жанр считают чем-то маргинальным — песни, мол, для маршруточников, бомжей, алкашей, наркоманов. Причем, такое отношение является господствующим, подавляющим, мэйнстримным.
И я постоянно на это наталкиваюсь. «Как же так, Милик Крупник — такой интеллигентный и образованный дядя и такой гадостью занимается...»
Советские идеологи, которые пропагандировали отвращение к «уголовному фольклору» могут быть удовлетворены – сегодня их усилия увенчались немалым успехом, хоть и несколько запоздалым… Миллионы людей не будут даже слушать песню, если им ее подадут как «шансон».
А ведь раньше блатняк любила именно интеллигенция…
— Кстати, а что для вас самого понятие «шансон»?
— Стихийный народный театр песни бывшего Союза и лакмусовый индикатор степени свободы в стране. Разговор о том, что волнует – под легко воспроизводимую, заводную музыку, этакая русско-украинско-еврейско-молдавско-кавказская песенная отдушина….
— Хочу спросить вас, как местного жителя, а существует ли такое понятие, как «украинский шансон» или есть ли на Украине такие исполнители?
— Недавно на одном шансон-портале меня назвали «одним из основателей Украинского Шансона». За что им спасибо, конечно – но это явная гипербола. Ну, разве если принять за основу, что шансон в Украине начался с моей украинской «Мурки»…
Я бы и рад быть основателем, но чего? Существует ли украинский шансон, как явление, отличное от русского? На сегодняшний день, мой ответ – нет. Даже учитывая песни в шансонном формате на украинском языке, которые все же сочиняют и поют. Просто их пока мало, и уровень не тот, чтобы говорить о целом направлении. А считать «украинским», не «русским» то есть, шансоном обычные русско-шансонные песни, рожденные на территории Украины? Или украинскими выходцами? «Крещатик» Розенбаума («Крещатик, я по тебе иду на дело!») – это украинский шансон? Или русский? Или еврейский? Смешно…
— Не так давно вы написали, что жанр шансона в загоне, уходит в подполье… Можете мотивировать это? Или это был минутный эмоциональный порыв?
— Не совсем так. Конечно, нет никаких административных запретов – пой, концертируй, записывай песни. Но общество – значительная его часть – отвернулась от жанра. Причем, многие не приемлют его чрезмерно агрессивно. Поясню на примере.
Недавно в популярном сериале «Сваты-5» прозвучала моя песня. В малоприятном контексте – парень в пансионате хотел признаться в любви девушке по имени Женя и договорился в радиорубке, что в момент признания включат ее любимую лирическую песню. Включили по ошибке мой блатняк: «Ты помнишь, дорогая Женя-Женечка, в ту золотую осень кабаки! Удача воровская блатовалася и с носом оставались мусора…». Девушка обиделась, парень даже по мордасам схлопотал.
Прикол в том, что и публика воспринимает этот эпизод так же, в лоб – с осуждением песни и ее авторов. Вот типичные интернет-комменты: «Блатняк в «Сватах» опустили ниже плинтуса!», «Когда-нибудь эту погань (то есть «блатняк» и его имитации) даже уголовники перестанут слушать!»
А ведь Гайдай с Никулиным тоже как бы «опускали» блатняк. Вы можете себе представить, чтобы тогдашний интеллигент, дома на кухне с друзьями (не на партсобрании!) сказал бы: «Позорный блатняк «Постой, паровоз» опустили в кино, ура!» Моментально попал бы в отсталые ретрограды.
Все изменилось, сегодня обыватель агрессивен донельзя по отношению к жанру, и я это чувствую. Вижу здесь что-то социально-невротическое, о чем написал недавно статью во «Взгляде». Она так и называется – «Социальный невроз».
— Вы общались с Евгением Клячкиным, скажем так, он ваш учитель в песне…. Ваши впечатления о нем, что это общение вам дало?
— Я попал в его творческую мастерскую на КСП-шном фестивале в Сосновом Бору под Питером. Было это, если не ошибаюсь, в 1985 году. Говорил дельные вещи – до тонкостей разбирался в стихосложении, в нюансах исполнительского мастерства бардов. Мне кажется, он был несчастливым человеком, его мучило ощущение недооцененности его современниками. И в этом он был прав – я считаю, что как поэт Клячкин недооценен и сегодня. Кукина помнят больше, а поэт он, на мой взгляд, послабее Клячкина будет…
Евгений Исаакович был первым, встреченным мною «живым классиком». Тогда я не знал, что жизнь подарит мне еще удивительную возможность общаться с Евгением Евтушенко, который посвятит мне стихи, пить коньяк с Юлием Кимом и Александром Городницким, а уставшая после концерта Вероника Долина будет спать на моем плече в машине, летящей по автобану из Хайфы в Тель-Авив…
— Что конкретно вас подвигло начать писать такие песни и что вдохновляет сейчас?
— Мой дед, который даже эстраду музыкой не считал – только Бах, Гендель, Моцарт, Вивальди – воспитывал меня в невыносимо классической музыкальной строгости. Сажал ребенком насильно у радиолы «Латвия» и заставлял слушать пластинки с классикой. Три часа в день, иначе я оставался без прогулки.
А вокруг – из окон несется – «Бублички», «Лимончики», «Собака лаяла на дядю фраера»… Я как ненормальный – мог три-четыре часа простоять под чьим окном, слушать, пока там бобина не заканчивалась. С тех пор песенка с «пацанским куражом» и озорным словцом, на грани фола, однозначно воспринимается мною как символ свободы. В том числе и от условностей, которыми, хочешь — не хочешь, опутана вся наша жизнь…
Первые «одесские» песенки я начал писать еще в юности: «Я вирос под забором, и стал, конечно, вором, из тюрем не вилазил, ложился срок на срок, люблю все делать с шиком, и даже Гоп со смиком с его басистым криком против мене – сынок!..»
А сегодня – пишется в пику тем, кто ругает шансон «маргинальным» и «маршруточным». Это люди, оставшиеся в далеком прошлом, хотя некоторые из них (парадокс!) настолько молоды, что там никогда и не жили… Но — привыкли жить по писаным правилам, по распорядку и приказу. От свободы шарахаются, как черт от ладана.
В Украине, особенно Западной, активно пытаются бороться с шансоном, требуют запретов – утверждают, что широкое распространение «русских» шансонных песен тормозит возрождение украинской национальной культуры. Они называют «наши» песни образцом пошлости и безвкусицы и, почему-то, вовсе не обращают внимания на отвратительную текстовую графоманию, которая тотально господствует в поп-музыке — как украинской, так и русской….
— Вы работали с Владимиром Файером, у вас два совместных альбома. Расскажите немного об этих работах. Что-то еще планируется в этом роде?
— Володя Файер – очень талантливый музыкант и певец. Мы познакомились в конце 90-х, он только приехал в Израиль из Канады и пел в русском ресторане «Самовар» — старейшем кабаке русской эмиграции. Хозяином «Самовара» был колоритный матерый одессит Сеня, который на вопрос кошерных сограждан, есть ли в его меню свинина, отвечал: «В моем ресторане только одна свинья – это я!». В то время в Израиль часто приезжали тихие вежливые криминальные авторитеты из России. Ходили слухи о негласном соглашении в их среде – в Израиле никаких разборок, войн, дел – только отдыхаем. «Самовар» был излюбленным местом их отдыха. Когда интеллигентный Володя, сын актера и учительницы, там пел песни Ивана Кучина, Михаила Круга, «Братьев Жемчужных» – к нему подходили и негромко спрашивали: «Давно от хозяина? Где мотал? Когда откинулся?». Так натурально у него получалось… (смеется).
Я был свидетелем, как раздраженный Михаил Шуфутинский покинул «Самовар», после того как Файер спел его «Волка». Это было настолько классное исполнение, что у мэтра сдали нервы.
Однако, Володе не хватало своего, эксклюзивного репертуара. Мы решили, что я попробую написать ему песни. По Володиной просьбе (он очень серьезный и основательный мужик) я подошел к этому вопросу фундаментально – засел за книги, словари фени всяческие. Как раз тогда, как уже рассказывал, работал ночами в охране колонии, вот сидел и занимался – читал, потом сочинял.
Что из этого получилось, вам известно…
Что касается будущего: возможно, сделаем еще альбом – не блатной на сей раз, а просто хорошей мужской лирики….
— Будут ли у вас еще какие-то проекты в ближайшее время – совместные или сольные?
— Записал недавно песни «Черновицы без евреев» и «Черновицы без евреев-2» («Тетя Клара») В свое время много пел о еврейской эмиграции, пришло время петь о ее последствиях.
Баловался стебными переводами «классики» на украинский: «Цыпленок жареный», «Постой, паровоз». Кто-то прикололся – из моей перепевки «Пивной на Дерибасовской» сделал видеоролик с политическим подтекстом и на Ютьюбе уже 75 тысяч просмотров, что приятно…
Недавно познакомился с потрясающим украинским музыкантом и певцом – Александром Котом. Он тонок, многопланов и трудолюбив – обещаю, вы о нем услышите, и еще как! Мы готовим совместный проект «Новая старая Одесса». Там будет традиционный набор: Мишка Япончик, Молдаванка, Холокост и прочее, но – по музыке и текстам это будет нечто совершенно необычное…
Намечается и сотрудничество с Антоном Мухарским, известным украинским актером, певцом и телеведущим. Он недавно запустил похожий с моим проект украинских переделок — «Орест Лютый. Ласковая украинизация». Классно перепел «Владимирский Централ» (Лукьяновский СИЗО), «Шаланды, полные кефали» (Вагоны, повные москАлив) и тому подобное. Теперь я подключусь, как автор. С осени начинаем работать над новой серией «хитов»…
— Вы и сами поэт, и журналист, чтобы бы вы сказали о качестве текстов современных песен в шансоне и на эстраде вообще? Есть интересные авторы? Что-то обращает на себя внимание?
— Нет. Уровень песенных текстов упал настолько, что просто грамотный текст, где все в порядке с размером и рифмой кажется невероятным достижением. Причем в нынешнем шансоне (в том, что им по инерции зовется, скорее) – еще хуже, чем в попсе. Скажите, когда такое называли шансоном: «От заката до рассвета — без тебя, Так нужна ты мне — любимая моя»? «В моей судьбе есть только ты, одна любовь и боль моя, с тобою повстречались мы, родная женщина моя»? Владимир Семенович, который словом владел ювелирно, а рифмовал как Бог («только по сту пью – тяжкой поступью», «воз молвы везу – я, мол, вывезу») наверно трижды в могиле перевернулся, прознав про итоги Шансона года-2012.
Недавно писал об этом, поэтому процитирую сам себя: «Это сугубо мое, личное мнение, но мне кажется, что сегодня произошло еще одно выхолащивание, которое грозит просто убить жанр как таковой. Из шансонного авангарда ушла самая суть, отличающая эти песни от других. Пост-новое направление, представленное Стасом Михайловым и Еленой Ваенгой, это уже чистая попса. Причем, не самого высокого качества».
— Ваши пожелания тем, кто читает это интервью.
— Побольше шансона – хорошего, вкусного, разного! Поменьше тоски, ханжества и ограничений свободы…
— Спасибо вам за беседу!
— И вам удачи.
Беседовал Михаил Дюков, 15-23 августа 2012 г.
