Юрий Лоза: Считаю зазорным вставать в эту очередь, чтобы урвать свой кусок

Юбиляр встретил меня заспанный, в тапочках на босу ногу.
«Сейчас, плесну себе воды на лицо», — бросил он и убежал в ванную.
О предстоящем празднике в этой квартире пока еще ничего не напоминало. Впрочем, и наш разговор, начавшийся с юбилейной темы, плавно перешел в совсем другое русло.

— А хорошая компания подобралась бы на мой день рождения, если бы собрать всех сегодняшних именинников, — Лева Лещенко, Борис Ельцин, Константин Никольский… — после утренней процедуры хозяин был свеж и бодр.
— Но по понятным причинам будем праздновать порознь. Мы всей семьей — я, жена и сын — просто уйдем из дома. Пойдем в какой-нибудь ресторан, где нет музыки. Посидим тихо и спокойно.

— Перед юбилеями принято подводить итоги. Вы построили свой плот, свитый из песен и слов?
— В какой-то степени да. Я построил дом, посадил дерево, вырастил сына. Человек, написавший 50 песен, из которых 30 постоянно звучат, что-то заслужил. Хотя ничего особенно значительного в общепринятом понимании я не сделал. Я не выпустил к юбилею новый альбом, меня не затоптали в «Площадь звезд», не вкатали катком. Мне один артист тут недавно с гордостью сказал, что теперь и он есть на «Площади звезд». «Да, — пошутил я, — теперь каждый может плюнуть на твое доброе имя».
У меня такого не произошло. Кстати, немного непонятно, почему решили именные плиты на «Площади звезд» делать в земле? Звезды у меня все время ассоциировались с тем, что находится на небе. Что, у нас стен больших мало? Мы бы хоть в этом отличались от американцев. А то опять в тупую перекатали на себя чужеземный бред. К тому же этот бред там стоит намного дешевле. Мне показывал Миша Звездинский свою звезду в Лос-Анджелесе. Красивая, рядом со звездой Майкла Джексона. Это весело, человек потешил самолюбие, доставил себе несколько радостных минут. Оказывается, можно поехать и забить всю аллею нашими артистами. И пусть американцы ходят и гадают, кто это такие...

— Чем вы гордитесь, заново переживая прожитое?
— Я ничего не делал по расчету. Все, что я делал, не подходило ни под одно определение. Не знаю, можно ли этим гордиться, но «своим» меня никто не признал. Рокеры для меня — такие старые
мальчики с хаэрами. Смешно смотрится, нельзя этим заниматься серьезно.
Недавно я был в бард-кафе, но и там меня своим не считают.
Хотя начинал я с «квартирников» — это когда в одной квартире собирались люди, сбрасывались по три рубля, садились в кружок, а к ним приходил артист с инструментом.
А недавно я восемь месяцев отработал «человеком с гитарой» во Дворце спорта, один, без группы. Эстрада — это вообще смешно, мне не хотелось бы ни говорить о ней, ни заниматься этим. Знаете, как стоматологи смотрят «Песню года»? Они собираются, появляется новый артист. «А ну давай крупным планом — пломбочки посмотрим». Только на этом уровне и можно воспринимать то, что происходит на нашей сцене. Наша эстрада не является искусством. Все слишком уродливо, чтобы так называться. Наша эстрада не входит в мировую эстраду, потому что если бы это было искусством, оно было бы интересно жителям других стран.

— Что же надо сделать, чтобы изменить ситуацию?
— Надо отойти от подражательства, перестать вилять задницей перед мировой эстрадой, а просто поставить все на рельсы шоу-бизнеса. То есть поменять отношение государства к этой проблеме. Мы все хихикаем по поводу пиратства. А на самом деле это страшно. Если дело и дальше так пойдет, то петь будут только те люди, которые смогли достать деньги со стороны. Я видел, как один известный артист бородой чистил сапоги жене спонсора. Но самому вставать в эту очередь, чтобы урвать свой кусок, считаю зазорным.

— Ваш имидж на протяжении многих лет остается неизменным. Для вас это так принципиально?
— А зачем что-то менять? Я ведь причисляю себя к авторам, а автор весь живет в своих произведениях, в них и меняется.

— Журнал «Плейбой» в обзоре новых дисков провел странную аналогию. Мол, некоторые песни группы «Мумий Тролль» с альбома «Шамора» походят на раннего Лозу времен альбома «Путешествие в рок-н-ролл». Как вам такие сравнения?
— Ну нельзя же назвать пением то, что делает «МТ»! К тому же то, что я делал, всегда отличалось конкретикой. У меня нет ни одного образа, который был бы непонятен. Меня обижала фраза: «Что вы хотели сказать этой песней?». Слушая «Мумий Тролля», я, житель этой страны, говорящий на русском языке, не понимаю, о чем песня. Я никогда не понимал того, что делает Гребенщиков. Мне всегда нужен был переводчик. Но такого переводчика нет, никто не объяснил мне, о чем поет этот гуру, о чем грустит. Если я не понимаю, у меня начинает болеть голова. В общении с иностранцами помогают жесты. Если бы Боб помахал, о чем он там поет, может, я и понял бы. А так — я не врубаюсь.
Так же я не могу понять японскую поэзию, я не слышу там рифмы. Может, в этом и есть то, что кого-то трогает. Для меня Гребенщиков и «Мумий Тролль» — это японская поэзия. Мне бы не хотелось, чтобы меня ставили рядом с «Мумий Троллем».

— Скучаете по старым временам?
— Конечно, во времена «Интеграла», когда я работал вместе с Бари Алибасовым, мы были молоды, легко воспринимали жизнь. Но объективно это была очень гнусная и утомительная работа. Бесконечно гастролировали, по четыре месяца не заезжали домой. Безденежье, страшная нужда. Можно вспомнить веселые случаи, но я точно могу сказать, что не хотел бы сейчас так работать. Я был самовлюблен и туп. Непосредствен, но недалек.

— Долгое время вы жили в Москве без прописки. Этот город вас не принимал?
— Я до сих пор привыкаю к этому городу. И только сейчас начинаю понимать, какое удачное место мы выбрали для жизни. Я же до 30 лет вообще не имел квартиры и прописки. Только в 90-м году я стал жителем Москвы. А до этого у меня были ведомственные прописки. В Саратове, когда работал в «Интеграле». Потом в Рязани и Тюмени, когда работал с «Зодчими». Потом просто за 101 км, в деревне Струнино, где был всего два раза. Я столько мотался с чемоданом, что сейчас радуюсь своему углу.
Долгих семь лет мы жили в Люблине, а всегда хотелось ближе к центру. Я люблю центр, но не весь. Здесь, в Хамовниках, где мы сейчас живем, удивительное сочетание — есть и большие дома с большими дворами, есть и природа. Рядом Новодевичий монастырь — уникальное место, мы туда часто ходим гулять. Мне нравятся «Лужники», здесь есть речка. Мне приятно находиться здесь, приятно ехать домой.

— Как вы считаете, верно ли высказывание, что человеку в жизни всего отмерено?
— Верно. Это касается женщин, сигарет, да и той же водки. Некоторые растягивают свою цистерну на всю жизнь, пьют вино понемножку. А другие успевают выпить за 10 лет и умереть.
Я женился в 30 годков.
До этого 10 лет был эстрадным артистом, работал в ресторане.
Кабаки, пьянки-гулянки. Настолько набегался-наскакался, что как женился в первый раз, так и остановился на этом. Сыну 13 лет скоро. Ничего не потерял в жизни из-за того, что перестал волочиться за каждой юбкой.

— Вы как-то сказали, что не хотели, чтобы сын пошел по вашим стопам. Почему?
— Потому что он сам должен решить, что ему нужно. У меня достаточно обычный ребенок.
Музыкальный, с чувством ритма, как все дети. Неизвестно, что из него получится, но один час в день он посвящает игре на фортепиано. Посещает воскресную школу. Мне, к сожалению, не дали духовного образования, хотя это необходимо, потому что все искусство религиозно. Все сюжеты — будь то живопись или классическая музыка — взяты из главной книги.
Я в свои неполные 45 лет только начинаю постигать мудрость, которую мог бы постичь в десять. Жена меня поддерживает в этих вещах. Это именно ее идея была — отдать сына в воскресную школу.

— А чем занимается ваша жена?
— Она у меня поэтесса, сейчас учится в Литературном институте им. Горького. Выпустила книгу стихов, но столкнулась с тем, что стихи у нас никому не нужны. Ни один магазин не берет на реализацию поэтические сборники.

— Как же вы живете без денег?
— С голоду не помираем, я три-четыре концерта в месяц даю, на жизнь вроде бы хватает. О безумных клипах и дисках не говорю, но семью прокормлю в любом случае. Хотя кризис меня очень подкосил.
В прошлом году мы дачу купили, в которую вбухали остатки всех сбережений. У меня к 17 августа как раз закончилась штукатурка дома. Я рассчитался с армянской бригадой, развел руками и сказал:
«В стране кризис, на этом стройка заканчивается». Хотя говорят, что ремонт нельзя закончить, а можно только прекратить. Вот я и прекратил всякие работы, и у меня сейчас стоит пустой дом. Может быть, за год я чего-нибудь туда поставлю. Я, к слову, после кризиса большим патриотом стал. Оказывается, у нас в России делают хорошую мебель...
Комсомольская правда, 1.02.99,
Виталий БРОДЗКИЙ.