Мост, который достроил Жан Татлян

Мост, который достроил Жан Татлян

Жан Татлян… Поколению юных это имя, пожалуй, незнакомо. Зато те, кому за тридцать, хорошо помнят его песни. «Фонари», «Осенний свет», «Сны ранней весны»… В конце шестидесятых Жан Татлян был одним из самых популярных исполнителей на советской эстраде. Аншлаговые концерты, аплодисменты и цветы, признание. Выступления на радио и по телевидению, диски… — Когда я эмигрировал, все мои пластинки изъяли из магазинов, размагнитили все записи, уничтожили ролики, снятые для кино и телевидения, — рассказывает Жан Арутюнович. Теперь он гражданин Франции. Приехал в Советский Союз спустя 17 лет с большим концертным турне — Москва, Ленинград, Свердловск. Дал несколько концертов в Челябинске. Затем — Омск, другие города страны. Наш разговор с певцом и композитором — о его жизни, его творчестве.

Жан Татлян

— Если можно, вернемся на несколько лет назад. Что заставило вас покинуть СССР?
— Это был демарш против существующего режима. Я не гнался за благами «капиталистического рая». Я и здесь имел все необходимое, поскольку был в первой десятке высокооплачиваемых авторов. Имел квартиру в Ленинграде, не будучи ленинградцем, машину, даже прогулочный катер. Я безумно любил этот город, который до сих пор считаю одним из красивейших в мире. У меня была прекрасная публика, моя работа доставляла мне огромное наслаждение. И все это перечеркнул… худсовет. Кто были эти люди, решающие судьбы других? Кто дал им право судить о том, в чем они ничего не смыслят? Мне не давали петь многие мои песни, а я не мог их не петь. Что оставалось делать? Жить с ярлыком диссидента? Ждать, когда арестуют? Я выбрал другой путь. И не я один. Нас были сотни — певцы, художники, музыканты, которых вытолкнула административно-бюрократическая система. Но тем самым мы попытались сдвинуть этот айсберг. Я думаю, мы вправе считать себя зачинателями перестройки.

— Все бросить и начать с нуля — это ведь непросто?
— Чтобы как-то существовать, я, перебравшись в Париж, начал работать в русском кабаре. Это нисколько не унизительно, как некоторым кажется. У меня появилась своя публика, приходившая специально, чтобы меня послушать. А лет через семь я смог открыть собственное кабаре с интересной музыкальной программой. Оно называлось «Две гитары». Позже подобное кабаре открыл и в центре Нью-Йорка. В этом городе более 30 тысяч подобных заведений, а мое входило в первую десятку самых фешенебельных. Называлось «Санкт-Петербург». В общем, я неплохо зарабатывал на жизнь, а параллельно занимался творчеством.

— Процесс адаптации, наверное, был сложным?
— Это у всех происходит по-разному. Я довольно быстро адаптировался. И вообще в любой точке земного шара я чувствую себя хорошо.

— Вы космополит?
— Пожалуй. Кстати, это слово в годы моей молодости было почти синонимом понятия «враг народа». Именно в контексте обвинения мне в лицо были брошены слова: «Да вы космополит, Жан Арутюнович!» К счастью, нынче ситуация изменилась. Все идет к тому, чтобы преодолеть отчуждение между странами и нациями, чтобы люди могли стать более открытыми.

— А вам много пришлось покрутиться по свету за эти годы?
— Достаточно. Побывал почти на всех континентах. По вопросам бизнеса и с концертами. Я давал много концертов для эмигрантов из СССР в разных странах. Они знали меня прежнего, и это были очень трогательные встречи. Вообще-то я пел для самой разнообразной публики. Довелось представлять Францию на 200-летии Америки в Вашингтоне. Я был там одним из немногих эстрадных певцов, выступал в одном концерте с Ростроповичем, Нью-Орлеанским симфоническим оркестром, другими выдающимися музыкантами. Это было приятно и непривычно. Тем более, что после концерта тогдашний президент Джеральд Форд устроил для нас прием и каждому исполнителю пожал руку, поднимал тосты за нас. В СССР я даже не мог себе представить, чтобы после правительственного концерта во Дворце съездов Брежнев или Косыгин пришли за кулисы… Довелось мне выступать и в Лас-Вегасе, пел в одном из казино. Неподалеку, тоже в кабаре, выступал Том Джонс...

— Жан, у нас в Советском Союзе у музыкантов есть какой-то определенный статус: либо они работают от концертной организации, либо от студии. А как во Франции?
— Так странно мне это слышать: «У нас в Советском Союзе...» Знаете, когда в Киеве был недавно концерт на стадионе в фонд Чернобыля, конферансье объявил мой выход так: «Он певец из Франции, но он такой наш...» Так вот, во Франции одни певцы заключают контракты с музыкальными агентствами, другие — с компаниями по производству пластинок. Некоторые имеют персональных менеджеров. А некоторые работают самостоятельно. К ним отношусь и я. Это удобно тем, что можно планировать жизнь, как хочется. Сам веду переговоры об организации концертов. Сам договариваюсь о записях. У меня выпущено несколько дисков на французском и английском языках. Музыку пишу сам, а слова — с партнерами. Не потому, что плохо знаю языки — ими я хорошо владею. Чтобы сочинить песню, надо создать образ, что я и делаю. А соавторы «шлифуют» мои тексты.

— Направление вашего творчества можно отнести к стилю шансонье?
— Да, это так. Я к этому стремился еще в 60-е годы, будучи в СССР. Особенности этого стиля относятся не только к музыке, но и к взаимоотношению со слушателями. Оно очень доверительное, душевное. Наверное, потому я и имел успех у публики. Жанр шансона — очень древний. Только раньше, столетия назад, таких певцов называли трубадурами. А на Кавказе, на Ближнем Востоке — ашугами. Это были просто уличные певцы. Они в своих, ими же сочиненных песнях рассказывали житейские истории...

— А есть у вас контакты с другими шансонье?
— Знаком с Азнавуром. Был знаком с Жаком Брелем, который, к сожалению, умер. Это был очень талантливый человек. Одна его песня облетела весь мир. Ее можно включить в десяток лучших песен двадцатого столетия. В переводе с английского ее название звучит так — «Если ты уйдешь». Советским слушателям, как я выяснил, она неизвестна. А во всем мире ее знают как гимн любви.

— С Шарлем Азнавуром вас связывают, наверное, и кровные узы?
— Разумееся, есть взаимная симпатия, теплота, основанная на общности нации. Но там такие связи не имеют значения. Там более трезво смотрят на вещи, все определяется уровнем твоего профессионализма. Между мною и Азнавуром нет панибратства. И это хорошо. Потому что такие отношения помогают каждому оставаться на своем месте.

— Можете ли назвать своего самого большого друга?
— Могу. Его, думаю, помнят и в СССР. Это Жан Дувалян. Он был здесь очень популярным певцом в свое время, когда эмигрировал из Франции в Советский Союз. Сочинял песни, сам их исполнял. Прожил в СССР 11 лет, потом вернулся во Францию. Мы очень дружны, хотя он и старше меня на 20 лет. Он, слава Богу, жиа-здоров. Сейчас на пенсии. Очень бодрый старик. Играет в теннис, сохраняет форму. Я смотрю на него и думаю: как это важно — всегда быть в хорошем расположении духа, не хандрить, не обращать внимания на мелочи жизни. В общем, надо до старости оставаться большим ребенком. А то иные мои друзья стали такими важными, солидными. Всегда брюзжат, всегда чем-то недовольны. И я говорю тогда: «Эй, попробуй сердце немного полегче держать...»

— Ну, а почему ваши-то песни такие грустные?
— Я не согласен с этим определением. Есть такой анекдот. Глядя на стакан, заполненный до середины, пессимист говорит так: «Стакан наполовину пуст». А оптимист смотрит иначе: «Стакан наполовину полон». Мои песни не грустные, они романтичные. Когда меня пригласили в Советский Союз с гастролями, я встретился со своими прежними друзьями-музыкантами, и мы решили восстановить мои старые песни. И убедились: они не устарели. Чем это объяснить? Мне кажется, в первую очередь тем, что они искренни. Наверное, потому меня после столь длительного перерыва так тепло принимает советская публика. Я очень благодарен своим коллегам-музыкантам. Это оркестр под управлением Игоря Петренко. Когда-то Игорь руководил киевским джаз-оркестром «Днипро» (тогда, в 60-е годы, было модно в каждой республике иметь свой джаз-оркестр). Теперь Петренко живет и работает в Ленинграде. Его коллектив довольно редкий по нынешним временам. Тем, что исполняет «живую» музыку, работает на концертах без фонограмм. Я шучу: «Мы — вернувшиеся динозавры». Когда недавно проходили мои первые концерты в Ленинграде, я видел, что многие в зале не могли сдержать слезы. Я и сам с трудом сдерживался. Это было очень трогательно. А Челябинск мне запомнился тем, что я здесь написал новую песню. Мне кажется, это будет одна из лучших моих песен.

— О чем она?
— Трудно пока сказать. Сейчас есть только музыкальная идея. Собственно, я всегда так строю свою работу. Важен музыкальный образ. Текстов может быть множество — как комбинаций на шахматной доске. Музыка же — это всего шесть нот. Знаете, что такое шлягер? Когда четыре ноты — это мало, а шестая — уже лишняя.

— Вы никогда не расстаетесь с гитарой?
— Никогда. Мне однажды посвятили такое четверостишие: «Как неразлучна эта пара — Жан Татлян и подруга-гитара».

— Скажите, а вы довольны своей судьбой?
— Любому человеку на моем месте задайте этот вопрос, и он для интервью обязательно скажет с воодушевлением: «Да, да, да». Но это будет искусственный ответ. Могу сказать одно. Если б я начинал все заново, я бы прожил так же. Но внеся некоторые коррективы. Я всю жизнь искал справедливости и любви. Ищу и до сих пор. Правда, энтузиазма поубавилось. Но я по-прежнему верю. И жду… Программу, с которой Жан Татлян выступал в Советском Союзе, певец назвал «Мосты любви». Так называется и одна из его последних вещей — «Мост любви». Это очень трогательная песня и, пожалуй, одна из лучших у композитора. И хотя она звучит на английском, ее идея понятна всем: «Давайте построим мост любви. Такого еще никто не строил. Давайте протянем друг другу руки, будем ходить друг к другу в гости. Давайте друг друга любить!..»

Май 1990 г., Лидия Садчикова

Понравилась статья? Разместите у себя в соцсетях ссылку на эту страницу. Пусть про нее узнают как можно больше людей.
0
Павел Еремеев 2 года назад #

Жан Татлян уникальный человек с уникальным голосом! Весь народ страны СССР любил его, слушал его мелодичные и оригинальные песни. Он в то время был кумиром всей молодежи, который всюду напевал его песни.

Мне очень нравятся его песни и его бархатный баритон. Я тоже пел его песни на сцене и до сих пор слушаю его, когда мне весело и когда грустно. Спасибо Вашим родителям, которые подарили миру уникального человека с уникальным голосом. Живите долго и счастливо, Вы этого заслужили с полна!