Жан Татлян: «Что богом не дано - в магазине не купишь»
– Сегодня мой гость человек мира, легенда советской, российской и зарубежной эстрады — Жан Татлян. Здравствуйте, Жан…
– Здравствуйте.
– Жан, Вы сказали, что песню «Осенний свет» в 23 года написали?
– Мне было это 22, меньше 21.
– Слова и музыка ваши?
– Нет, слова Сергея Вясова, а музыка моя.
– А вообще, с какого возраста начали писать песни?
– 16-17 лет.
– Я в одном интервью подсмотрел, Вы в 12 лет красили дома…
– Да.
– И заработали на первую гитару…
– Да.
– А Вы с той же гитарой уехали, потом за границу или уже была другая?
– Нет, той гитарой можно было только камин топить. Это же обычная гитара за 6 рублей, которые продавались в советских магазинах. Других не было, не то, что сегодня, даже молодёжь не представляет, что сегодня вот такие инструменты есть. Что тогда можно было приобрести?! Это было чудо! Вы же должны знать это.
– Ну, да надо было или в очереди постоять или побегать.
– Да не. Очереди нет. Просто кто-нибудь за границы привезет, тогда у фарцовщиков можно было с рук купить.
– А вы ещё играете? Или уже давно нет?
– Нет, ну я играю, конечно, но опыт-то есть… мышцы они уже сформированные
– Руки помнят.
– Помнят руки.
– Хорошо, я знаю, что этот вопрос задавали много раз, но всё равно: почему Вы уехали?
– Первый раз я это слышу.
– Ну, правда, ведь миллионные пластинки …
— 52 миллиона, не больше (смеется).
– Залы, как вы сами говорили, собирали от Калининграда до Находки Владивостока…
– Да.
– И вы один из первых, кто в 71 год, да?
– Да, в 71 году вначале я уехал.
– Зачем?
– Очень просто, у меня всегда один и тот же ответ. Я не лукавлю и не фальшивлю всё это потому, что мне худсовет так устроил, что сдавал последнюю программу в 68 году только со своей музыкой и некоторые мои слова, я ее 5 раз пересдавал. Там были члены союз композиторов и члены большого дома. Ну, дирекция Ленконцерта. Я говорю, ну, почему я говорю, не понимаете, что здесь ничего криминального, нету никаких там блатных песен, только лирика — это о женщинах, о любви, о жизни. Они говорят – нет. Я им говорю во Франции есть шансонье, шансон — это шансонье, как во Франции, там десятками плеяда, они сами пишут свои песни и поют. Им же никто там не запрещает. Почему вы мне здесь запрещаете? А мы не во Франции, мы в советском союзе ответ такой был – так мне ответили. Ну, вот… и уехал.
–Ну, тогда же уже было много артистов, которые пели свои песни и, в общем-то, было всё нормально.
– Да, но никто тогда не пел весь концерт своими песнями.
– Ну, наверное, только потом Алла Пугачёва… спустя много лет.
– Она, у неё не был весь концерт своими песнями. Она пела свои песни частично, но не весь два отделения. Там не знаю двадцать пять песен, допустим, только свои песни, я, что-то такого не помню, а может, пела, я не знаю.
– К тому времени, сколько вот песен у Вас было в репертуаре?
– Плюс минус, ну, пятьдесят-шестьдесят.
– То есть на пять пластинок набралось бы…
– Может, семьдесят песен…
– Полноценных пластинок, но выпустили Вы несколько миньонов и самая знаменитая эта песни Арно Бабарджаняна .
– Да, и у меня были «Фонари», «Осенний свет» и песни Бабаджаняна, потому что он, я очень уважал его, талантливейший был композитор и у него тоже были «не друзья» или друзья в кавычках и даже были даже я удары принимал на себя почему я пою только его песни советских композиторов я же ни чью песню, не пел больше
– Но, ведь можно было спеть песню о маме, ну, условно говоря, и жить дальше.
– Ну, Вы знаете, это может достоинство, может, недостаток я никогда не был фальшивым перед собой, я не мог это делать .
– Расскажите про альбомы русских песен, которые Вы записали в Париже вы приехали и в семьдесят первом, по-моему, году?
– Пластинку я записал в семьдесят шестом году…
– Семьдесят шестой год…. почему Вы записали? Вы пели эстраду и вдруг записываете, ну, такой уже ресторанный репертуар?
– Ну, это я не могу сказать, что полностью ресторанный песни, я даже, если обратили внимание, все мои песни, даже, если не моя музыка, я всегда переделывал. Вот «Дунайские волны», например я, пою под свою манеру. Ни на кого не похож, я никого не копирую и вот в этом тоже был недостаток какой-то. Очень многих друзей это раздражало. И сделал тогда я, например, обратите внимание «Лебединый рай» или еще называется песня «Лебяжий крик»… Я взял Чайковского «Лебединое озеро» одну часть, вторую я сам написал мелодию, и это получилось очень неплохой балладой. Что я буду себя хвалить сейчас что ли?! (смеется)
— Вы как-то сказали, что песню создают шесть человек .
– Пять – шесть человек.
– Рассказывайте, почему так…
– Это значит: кто музыку написал, кто текст написал, кто аранжировку сделал, звукорежиссёр в студии, который пишет и ещё, я называю это — режиссёр песни, например, вступление какое сделать для песни, куплет припев или потом куплет припев опять и концовка, какая это вот пять человек участвуют.
– Ну, то есть аранжировщик только музыкальную часть делает, играя, грубо говор, расписывает ноты?
– Расписывает на инструменты. Инструментальный аранжировщик. А вот форму песни, как скомпоновать, это тоже очень важно, чтобы не было перегружено и в тоже время, или чтобы чего-то не хватает, а вот эту золотую грань надо почувствовать
– Ну, Вы рассказываете, что Вы сами принимали участие в аранжировках там, в большинстве своих.
– Да, да, да. Как вот это расставить режиссуру песни и это относится к аранжировке. Аранжировку делали музыканты и они расписывали на огромный оркестр. Большой симфоджаз, допустим, а вот, как расставить куплет, вступление, конец — это очень важно
– Вот откуда у вас у самого музыка внутри? Вот петь можно ну каждый может петь может научиться этому.
– Да.
– Вот музыка, которую вы писали, мы с вами говорили, что у вас музыка она нестандартна, не квадрат, всё время идёте своим путём… То вот в 71 году уехали, потом сами вернулись. Всё впереди, как вы говорите, я всегда в авангарде…
– Да.
– А откуда музыка? Из чего она сложилась? Какая школа?
– Она сложилась от господа Бога. Есть такое выражение: что богом не дано — в магазине не купишь.
– Эта Ваша любимая присказка.
– Ну, да, если есть у человека, назовём его так, талант. Может это нескромно от меня звучит, что я талантливый. Если есть талант, что-то значит изображать какую-то музыку, ну, какие-то ноты, музыку какую-то, настроение и вот из этого уже создаётся песня. У меня нет ни одной песни, чтобы была на слова написана музыка. Потому что музыка это именно идёт сверху..., хорошая песня это 6 нот, если 5 — уже чего-то нахватает, а если семь — это уже немножко много.
– А как это пять нот семь нот?
– Это образно я говорю.
– Есть три аккорда.
– Нет, это образно, почему не три аккорда есть, а параллельный строй такой….
– Дома пели?
– Да, я когда в школе учился в школе, я белил дома, чтобы купить гитару себе и в это время я уже пел. В 12 – 13 лет в школе в самодеятельности чувствовал. Вы сейчас удивитесь, что я вам расскажу: я пел, копируя артиста из кинофильма «Бродяга». Я пел эти песни из индийских фильмов, и эти песни я пел на сцене самодеятельности в школе, а в Сухуми в Доме пионеров я получил первый приз. Клал палку на плече, одевал кривую такую шляпу, брюки закатывал — одна короче, другая штанина длиннее. Вот так выходил на сцену и копировал движения актера, пел на индийском, не зная языка.
– Ну, я знаю, что Вы поёте на пяти языках.
– Да я шестом тоже говорю, но не пою на шестом (смеется).
– А на каком языке думает?
– Этот вопрос мне не раз задавали и я, мне этот вопрос вообще не понятен...
– Но Вы родились в Греции…
– По происхождению армянин…
– Да жили в Армении, потом жили во Франции, язык на язык накладывается…
– Когда я сейчас говорю по-русски, ну, я буду говорить на каком то другом языке, думать то есть на армянском, а говорить по-русски, как эту может быть?! Иначе в голове у меня каша…. И вы подумаете, что я не в себе…
– Но Вы легко переходите с языка на язык?
– Да, абсолютно.
– Французский разговорный остался?
– Да, конечно, конечно.
– А можете написать стихотворение на французском или может быть писали дажа?
– Нет, на французском, нет, к сожалению, потому что это у меня предпоследний язык, этому вообще нужно тщательно научится языку, чтобы на нем грамотно писать. Я выучил французский язык мне было восемнадцать-семнадцать лет, тогда я был потрясён Ив Монтаном. Я пел его песни, копировал, не зная языка… это были «Большие парижские бульвары». И пел это, и те, кто знали язык говорили: слушай, как чётко ты произносишь все слова.
– То есть Вы слухач?
– Да.
– Слух абсолютный?
– Точное слово, это я слухач?
– Есть люди, которые, например, они воспринимают язык, звук музыки.
– Конечно, конечно.
– Вопрос который меня просили Вам задать: в Париже Вы встречались с Высоцким?!
– Да. он приходил ко мне. Я же в Париже открыл русский ресторан кабаре на улице Ловэстьон номер четыре. Это значит, начало улицы Ловэстьон между авеню Клебэ авеню Виктора Гюго и, когда выходили из дверей, так смотрите налево … Повернули голову, Триумфальная арка видна и эта улица ещё имеет трагическую историю. Во время войны она поднималась ровно вверх, вообще удивительно, как эти проспекты ровно сделаны, а эта улица идет по кругу — начинается тоже вокруг Триумфальной арки и поднимается, поднимается и там, на верхушке была редакция, где Владимир Максимов был главным...
– Издания «Русское слово»
– «Русское слово»… там находилась эта редакция, а там же наверху во время войн было гестапо немецкое. Эта улица, увы, имеет такую несчастную историю
– Что вы вынесли из общения с Владимир Семеновичем?
– Вы знаете, я ничего не вынес, потому что я даже не знал о его существовании. Я так издалека слушал, потому что это было 75-76 год, а его крутили и слушали ведь по кухням. Его же в Советском Союзе не крутили и ничего. Так что он пришёл с Шемякиным… Позже Михаил Шемякин говорил: «Мы пришли к Жану с Высоцким. А Татлян приказал официантам, чтобы они убрали сервизы, серебро вилки-ложки»…
– Это неправда?
– Почему я должен это говорить, что я сумасшедший что ли?!
– Нет, ну может, боялись, что побьют посуду?
– Да ну, что вы. Нет, у него иногда закидоны такие бывают….
– А я знаю, что этот ресторан Вам, во всяком случае, я читал, достался от певицы Людмилы Лопато
– Людмила Лопато. Да Она там пела. Она была владельцем этого ресторана. С мужем они держали, а потом я у них выкупил.
– Ну, то есть если Вы приехали в 71, то к 75-76 уже могли себе позволить купить ресторан?
– Ну, да. Ну конечно у меня был партнер тоже. Это немаловажно. Я могу похвастаться, сказав что нет, я взял деньги и уже сам купил. Нет, конечно. Я был в новой стране, только выучил язык и делать уже капитал какой-то большой вот сразу, чтобы купить в таком месте такой ресторан…. Это невозможно.
– Вы же ещё работали в «Raspoutine»
– Когда я приехал, через несколько месяцев я работал в «Raspoutine». Это мадам Мартини там была хозяйка, царство ей небесное…
– Она как помню, тоже была русской?
– Она была полькой.
– Да, я знаю, что она дружила с Аллой Баяновой?
– Да, да. Полька. Она была полька. Она во время войны, рассказывали мне, с маленьким козликом, её любимым, она пересекла границу Франции и приехала во Францию. Девчонкой. С козликом.
– Так сперва вы пели в «Raspoutine»?
– В «Raspoutine» я пел. Ну, когда я пришел, конечно, было прослушивание. Меня сразу приняли на работу, при том с хорошими деньгами. Я пел-пел, потом, когда «Raspoutine» закрывался, так как первый год жизни. Эмиграция. Нужно платить за квартиру, потом я решил квартиру себе купить там и так далее. А там каждый месяц август все закрывается...
– Каникулы у них?
– Каникулы, да. А у неё ещё было несколько других заведений: «Sheherazade» её же был, «Pussycat» её же был. И я попросил мадам Мартини, вы знаете у вас же «Sheherazade» будет работать. Закрывается в июле «Sheherazade», а в августе «Raspoutine», значит, меня перебросили туда. Во время августа, мне это очень помогло, чтобы заработать, чтобы ни остановилась моя работа.
– А с кем Вы пели в «Распутине»? Тогда же там, наверное, уже Димитриевичи были?
– Да Димитриевичи там всегда были, там Димитриевичи, очень много лет. То есть получается, я пел в «Raspoutine», а во время каникул пел в «Sheherazade». А потом меня переманили в другой клан это – «Étoile de Moscou». «Étoile de Moscou» — это Паули. Мадам месьё Паули у них было два-три заведения, по-моему «Étoile de Moscou» и «Царевич».
– А там с кем вы пели?
– Были, были. Разные были там. Например, в этом самом в «Царевиче» был такой Володя Поляков.
– Да.
– Он был известный
– Да. Бас.
– Такой здоровый, огромный.
– Который в 90 лет записал первую и единственную пластинку. Да.
– После «Étoile de Moscou» и «Sheherazade» я открываю, то есть «Царевич» я открываю «Две гитары».
– Что Вы там пели?
– Пел, в общем, разные песни. Там же контингент был особенный… Это были злачные места в Париже, например «Raspoutine», «Étoile de Moscou», «Царевич», мои «Две гитары» и «Sheherazade» — туда ходили люди со всего мира, разной национальности. А мне это очень помогает. Потому что, я говорю по-гречески, я пел греческие песни, допустим. Пел армянские песни, пел на французском, на английском… Это им нравилось.
– У себя в ресторане пели только Вы? Или Вы приглашали кого то?
– Нет, у меня были две певицы.
– Потом у Вас были большие, ну, скажем так, американские гастроли.
– Да, в Лас-Вегасе… Я там работал 4 месяца.
– Какое то невероятное количество концертов вы дали там?
– Каждый вечер… «One man show» называется это. Там был «Imperial Palace» — это напротив «Caesars Palace». Там я пел.
– Одно из крупнейших казино и старейших…
– Да. Одно из семи или восьми крупнейших казино. Напротив как раз «Imperial Palace» — была очень большая конкуренция. Был «Caesars Palace», где пели Шер, она до сих пор она поёт там… Еще были…
– Синатра, наверное?
– Синатра, да. Нэт Кинг, Коул там пел, Робер Гуле тоже, в общем, многие…
– Вы с Шер общались?
– Я с Шер общался, примем у меня с Шер история такая. У меня был один из близких друзей такой Жак Дувалян. Вы слышали, наверняка. Он в Союз приехал в 1956 году из Франции, он старше меня лет на 20-21 был. Он уже сформировавшийся был эстрадным артистом и писал песни тоже, как и я. И мы когда познакомились. Это было в Сухуми, он туда на гастроли приехал. Как я с ним познакомился. Я пришёл к нему я говорю: Жак. Жак Безантович, я говорю, хотите покажу, как вы поёте? Да, говорит, интересно. Я начал петь на русском языке с его акцентом французским, как он пел. Он хохотал просто. Ну, вот так. Потом я понял одну истину, это относится ко многим эстрадным исполнителям, надо песню, какую кто-то поет. а вам нравится и хочется исполнять, надо ее обезьянничать. Надо петь скопировать вот как поет, кого ты слушаешь, потом в тебя родится своя манера. Придёт своя манера, своё исполнение.
– То есть своё лицо?
– Да.
– Расскажите историю песни «Рай любви»… По мелодике это то же «Bésame mucho»?!
– Да, вы догадались. эта мелодия «Bésame mucho», но я обратился к моей талантливой партнёрше поэтессе Татьяне Калининой и говорю: «Слушай, вот я даю название песни и первую строчку, а ты сделай мне текст». И вот так родилась эта песня: «О чем?» – она говорит. Говорю: «Назовём ее «Рай любви». «Рай любви — рядом с тобою…. и говорю, продолжай».
– Вы ещё пишете сами текст или уже?
– Уже нет. Даже музыку, можно сказать, не пишу уже … так вот это «Bésame mucho», я расскажу историю почему, все эти годы в Советском Союзе были и по сей день популярные западные эстрадные песни. Например, в Америке популярны французские и итальянские. А вот эту песню почему-то никто не пел. А мне рассказали историю, почему, потому что эту песню пели франкисты во время войны. Они маршировали под нее и вот поэтому был запрет на эту песню.
– Интересная история. Тоже у меня есть такой вопрос деликатный. Можете не отвечать, если не захотите. Когда Вы уехали, произошло страшное, ну, теперешнему поколению непонятное — Ваши пластинки разбили, записи размагнитили.
– Уничтожили, да.
– То есть вот как можно было вымарать имя и уничтожить, но потом ваши песни исполняли другие люди.
– Да, и спасибо им за это.
– Понятно, что людям было жалко. Но вы же знаете, что кто вам кидал камни в спину? Как потом эти люди вам смотрели в глаза когда вы вернулись?
– Вы знаете, я некоторых этих знаю людей. Некоторых уже нету. И потом, я думаю, что я уже это пережил. И нервов мне это стоило, и здоровья, и экономически дорого обошлось. Почему я должен об этом думать и вспоминать? Пускай их Бог судит.
– Но когда Вы вернулись в 1990-х годах, как им было смотреть Вам в глаза?
– Некоторые даже не смотрели. Мы встречались, но они как то отворачивались.
– В сторону уходили.
– Да.
– Я знаю, что Вы должны были уже закончить свою книгу, немного об этом…
– Да. Она закончена уже, но сейчас нужно редактировать, потом издавать…
– Называется она, запатентованное название, «Мои друзья – моё богатство», правильно я говорю?
– Да. Вам нравится название?
– Мне очень нравится название.
– Мне тоже нравится.
– Я смотрел интервью, где Вы рассказывали, что не мои года — моё богатство…
– Мои друзья — моё богатство
– Да. Я понял, но при этом Вы как-то сказали, что друзей много не бывает.
– Правильно. Настоящих друзей нет, друзей может быть много, но настоящих, кому можно довериться – очень мало. Верных друзей может быть 5-6…
– А Вы хороший друг?
– Я думаю, что да. Постоянство особенно и порядочность, честность – это обо мне.
– У Вас есть друзья с которыми Вы дружите всю жизнь?
– У меня есть друг, с которым мы дружим 45 лет или 46.
– То есть с юности?
– Ну, да.
– Мы будем говорить, сколько вам лет?
– Мне?
– Да
– Мне всего 24 года, не хватает до ста.
– Вам нравится жить? Сам процесс?
– Ну, конечно. А кому не нравится, скажите? Вам нравится?
– Да.
– Ну, мне тоже.
– Что нельзя простить?
– Предательство.
– Ну, а как же всепрощение?
– Я на это отвечаю так… Оставляю за собой маленькое право, так сказать, что прощать надо уметь, надо прощать. Я могу простить, но не забыть.
– Как часто сейчас Вы выступаете?
– Ну, сейчас как-то меньше, чем раньше. Слушай, раньше у меня было 400 концертов в год .
– Да, три концерта в день….
– Четыре концерта. Мы прилетаем, у меня был оркестр человек 10, иногда 12. И был квартет из девушек. Мы из Ленинграда вылетели в Москву, из Москвы вылетели на Сахалин, затем Южный Сахалин и там концерт. Всю ночь не выспавшиеся, а самолёт прилетел в 7 утра, а девушки сразу в гостиницу, голову на подушку и оторвались они, вырубились. А концерт начинается в 12, в 3, в 6, в 9. Так потом пошли их будили, что бы они встали, пришли на концерт.
– С годами Ваш голос стал таким более целостным, как говорят звукорежиссёры плотный голос стал, плотный звук. Почему это? Вы как-то сказали, что на одном из выступлений вдруг появилось второе дыхание. Это четыре концерта в день только Вас усилили, как певца.
– Дело в том, что я, например, когда был здесь в СССР. В 1960-е годы до отъезда никогда в жизни не пел «Эй, ухнем» или «Калинку» допустим или «Метелица». А там это нужно петь. Там приходили в русское кабаре именно на это, французы очень любят эти песни. И мне пришлось спеть и «Калинку», и «Метелицу», и «Эй, ухнем», какие-то еще песни, вот у меня это в русской диске есть именинном. Вот и всё, появилась сила. И у меня еще одни ответ есть на этот вопрос: это как французское вино, чем старше – тем вкуснее.
– И как французский коньяк.
– Или коньяк.
– Всё про пластинку хочу с вами поговорить. Почему записали? Почему решились? Вы были первым исполнителем после войны, кто приехал во Францию в эмиграцию и первый советский исполнитель, который записал «там» пластинку. На что рассчитывали? Ведь могла же не пройти, не выстрелить.
– Я могу быть немножко маленьким евреем?
– Конечно, даже большим.
– На вопрос ответить вопросом?
– Конечно
– А это вас волнует? Почему интересует?
– Мне эта пластинка очень нравится Мне очень интересно. Потому что, основная часть исполнителей во Франции, к тому времени, а это были эмигранты, они пели русские, блатные песни и то, что просочилось после войны, советские песни. У меня много есть записей, был такой Владимир Слащёв, опять же Людмила Лопато, цыгане Ивановичи и другие. Они уже пели там советские. А вы, приехав с Советского Союза, не спели, не записали ни свои песни, ни советские. Вы записали именно русские народные. Я понимаю, что вы в тот момент работали в кабаре.
– Да.
– Вот то есть это был такой коммерческий ход. Тоже привлечение внимания к своему бизнесу и к себе как к новому имени на французской эстраде.
– Да, во-первых на этом диске одна или две песни есть мои — моя музыка. Потом у меня была цель, я умышленно взял эти песни, не взял, например, «Катюшу» или там «Три танкиста, три веселых друга».
– «Катюша» была заезжена уже к тому моменту.
– Да. Поэтому я отобрал те песни, которые, я считал, заслуживают большего внимания и сделал интерпретацию. Настолько как я делаю обычно, чтобы было не совсем ординарно, не похоже ни на что, поэтому вышла такая пластинка.
– Кто делал аранжировки?
– Аранжировки делали разные люди. Некоторые песни мне делал из Риги музыкант. Сейчас не помню фамилию. В Израиле, я, кстати, некоторые песни записал.
– Для этой пластинки?
– Да, для этой пластинки. Потому что там аранжировщик этот был мой, четыре или пять песен он аранжировал, потому что я знал его стиль. Поэтому я попросил его, чтобы он сделал. Вот это тоже важно – уметь выбирать аранжировщиков.
– А у Вас был какой-то аранжировщик, который был как подарок судьбы?
– Это был вот этот…. сейчас честно говорю, забыл фамилию Фельдман, кажется – это было за границей. А здесь был у меня Кантюков, два было — Кантюков и Кальварский. Это потрясающий аранжировщик талантливейший и музыкант.
– Значит, часть песен Вы записали в Париже, часть в Израиле. В 1976 году издали пластинку. По-моему, даже вы сделали собственный лейбл…
– Да, «Две гитары».
– Вы только эту пластинку там издали да?
– Да, потом я продал ресторан и уехал в Лас-Вегас, куда меня пригласили. Потом вернулся во Францию. И уже свободным художником я был в Австралии. Был в Новой Зеландии, по европейским многим странам проехался. Был на Ближнем Востоке, пять раз в Иране был до Иранского переворота – революции. Израиль, конечно, раз пять был, Европа, Германия…..
– Ну, опять же я так понимаю, что репертуар был на всех 5 языках.
– На разных языках, конечно. Мне самому это было интересно, чтобы не петь только на русском.
– А в Америке не пытались записать альбом или выпустить пластинку?
– Нет, потому что там настолько насыщенная жизнь была… Там каждый понедельник, «Dark day» называется — темный день, выходной. Я каждую неделю то в Лос-Анджелесе бывал на интервью. Там известные журналисты вызывали, чтобы рассказывать о себе и своих песнях. То в Нью-Йорке. В Нью-Йорке было «Today» и ведущая Джейн приглашала меня. Есть у меня фотография с ней. Ну, вот так все и проходило. А так, когда каждый день работаешь сольно весь вечер, и уже сил не остаётся что-то записывать.
– 19 лет эмиграции… В 1990-ом году вы приезжаете в Россию… У Вас был концерт в БКЗ «Октябрьский» сольный большой.
– Да, шесть или семь концертов.
– Полные залы?
– Полные залы. И что меня потрясло: я приезжаю всегда, в общем, в галстуке в бабочке. Музыканты в бабочке, в полу фалдах филармонических. Скрипка у меня в группе было человек 7. Потрясающий приём. Полный зал. Потом я смотрю по телевидению, до этого не обращал внимания — выходили там, в майках, в татуировках, чуть ли не в трусах и все это в «Октябрьском» зале. Это историческое место… я был потрясён просто
– Просто Вы человек старой школы и вы на сцену без галстука не выйдете.
– Нет. Я — прогрессивной школы.
– А что значит прогрессивная школа? В майке, в тату пойдёте на сцену?
– Нет- нет, ну, что вы. Надо уважать не только себя и публику тоже.
– В одном из интервью Вы посетовали, что качество музыкального материала последних лет падает. Но с другой стороны, ведь когда были худсоветы, они вот это безобразие на сцену бы не пустили.
– Я понимаю. Но есть же среди них некоторые люди, у них есть песни и это шикарно просто очень…. Но есть плохие песни. Вы знаете прекрасно и понимаете, что разные ходы есть, разные манеры, как подойти, чтобы ты прозвучал на телевидение, на радио. Мы не будем об этом сейчас говорить
– Это шоу-бизнес.
– Да это шоу-бизнес. А как Барри Алибасов однажды сказал: «У нас в России не шоу-бизнес, а есть бизнес-шоу».
– Мы не поговорили, точнее мы ушли от этой темы. Чем вы сейчас занимаетесь? Чем кроме выступлений. Вы что-то ещё пытаетесь записывать или уже вам достаточно того что есть? Почиваете на лаврах
– Нет. Ну, как вы можете, оскорбляете меня, что на лаврах почиваю. У меня нет этой звездности (смеется).
– А что? Удобно — порезали лаврушечку, супчик сварили (оба смеются).
– Нет, спасибо. Обычно говорят, вот Бог подарил талант, голос, музыкальность. Я говорю, нет, Бог мне подарил того, что у меня никогда не было не и не будет — звёздности. Произнеси фамилии некоторые в шоу-бизнесе…… Они идут по улице – звезды. Это кошмар, конечно. А я занимаюсь другим делом, во-первых книгу заканчиваю…
– На сколько процентов она закончена? Кто будет её издавать?
– А вот это скоро будем решать. Но уже она закончена, там масса фотографий: из молодости, отца с матерью. Штук сорок, наверное. И будет она издана где-то осенью, наверное.
– Этого года?
– Да.
– Хотел давно Вас спросить, Вы же в Студии «Ночное такси» тоже записывались. Несколько песен вам делал аранжировки Виктор Смирнов, насколько я знаю.
– Да, было. Это был 1990-91 годы.
– Вопрос, на который, я знаю, что Вы не отвечаете…
– Чем я занимаюсь, чем я хочу заниматься?
– Нет, Ваша личная жизнь, сколько было женщин?
– Ой, вы знаете, в моём возрасте, когда мне 24 года не хватает до ста, уже что-то с памятью. Я ничего не помню.
– Я так понял, что Вы разделили навсегда творчество и личную жизнь, Вы никогда никого туда не пустили.
– Абсолютно. Вы подчёркиваете то, что я никогда не делал. Слушайте, я не буду называть эти фамилии, это неудобно, коллеги назовём. Когда московские звёзды, это они сегодня звёзды, показывают квартиру в Москве, а там золотой унитаз, золотые ручки. Кого это интересует? Ты покажи лучше: золотые песни, допустим, или золой альбом. Что такое золотой унитаз, кого это волнует?
– Так это она пластинки переплавила. Кстати, а откуда у Вас эта любовь жить за городом? Вдали от городской суеты.
– Природа. Ну, во-первых, воздух чище: автомобильный газ и всё это. Потом это суета, народ. Это всё действует на нервы. А так природа, деревья, зелень кругом.
– Дом, который вы построили своими руками.
– Да
– Сколько этажей?
– Это где я построил?
–Под Питером, говорят у вас дом, который вы делали своими руками.
– Нет. Это я бизнес делал своими руками, не дом. Вы меня ловите просто, да?
– Жан, вы еврей?
– А что?
–Замечательно. Кстати, любимый анекдот есть?
– Есть
– Или притча?
– Есть, но они не очень приличные, поэтому не могу рассказать. Я вам потом расскажу.
– Этот вопрос я задаю почти всем своим гостям: вот Вы встали утром, за окном дождь идёт нога болит, рука болит. Как вы себя настроите на жизнь? Как вы себя заставляете улыбаться?
– Я могу вам сказать, что у меня в окружении есть друзья и знакомые, которые в моём возрасте или даже младше лет на 10-15 лет, жалуются — то живот болит, то позвоночник болит. Мы как-то с ними говорили об этом, и я думаю, слава богу, у меня ничего не болит — ни рука, ни голова, ни нога, ничего не болит. Что желаю и вам, говорю — деревья умирают стоя.
– Жан, Ваш любимый фильм?
– Мой любимый фильм… вопрос на засыпку, мне же надо вспомнить такой фильм. Очень много фильмов любимых, как сейчас вспомнить, все перечислить?!
–Вот то, что Вам с удовольствием в любой момент можете включить и пересмотреть ещё раз.
– А, пересмотреть ещё раз, «Шербурские зонтики», например. Потом, я вам скажу, не очень люблю голливудские фильмы, вот эти все ковбой стрельба. А сейчас вы включаете телевизор в России почти по всем каналам эта агрессия, убийства. Что это такое?!
– А у меня нет телевизора. Я смотрю старое кино.
– Нет, а как воспитывают молодёжь? Ну, как это можно? Убийства, агрессия, подставлять друг друга?! Этим можно воспитывает молодёжь?
– Не знаю. У Вас есть ученики? Или Вы как-то не воспитали.
– Нет. Я ещё сам невоспитанный, поэтому как я могу учеников иметь? (смеются оба)
– И никогда не было такого желания?
– Нет, вы знаете, у меня всегда было, допустим, даже в 1960-е годы, когда по Советскому Союзу гастроли ездил… подходили ко мне молодые начинающие певцы и почему-то они стеснялись, наверное, певцы подходили в моём возрасте 20-22, 25, чуть старше. Они начинали петь и мне задавали вопросы, как петь, просили советы. Я всегда им отвечал, как положено, ничего не скрывая, я старался быть полезным. Вот и всё.
– Ваши пожелания читателям этого интервью, всем тем, кто Вас любит и знает.
– Ну, что я могу пожелать. То, что каждый раз, когда эфир на телевидении или радио, я желаю, в первую очередь, здоровья. Чтобы не знали, что такое болезнь вокруг вас. Люди ваши, родные тоже, что бы они здоровыми были, хорошо чувствовали. И быть оптимистом – жизнелюбом. Любите жизнь. Это чудо, что нам богом дано.
– Спасибо Вам, Жан.
– И вам спасибо.
Беседовал Михаил Дюков, Санкт-Петербург 25 апреля 2019 г.